Джанет Скеслин Чарльз - Библиотека в Париже [litres]

– Как прошел день, дорогая?

– Я ходила в банк.

– В банк? – повторила она, совершенно растерявшись, как будто забыла, что во Фройде имеется таковой.

– Мне нужно было…

А что мне было нужно? Элеонор пристально смотрела на меня, прислушиваясь, как никогда прежде.

– Мне нужно было поговорить с папой. О колледже.

Она как-то странно рассмеялась и сказала:

– Хотя бы одна из нас оказалась достаточно храброй, чтобы высказать, чего хочет.

Я принюхалась:

– Чуешь дым?

Элеонор сунула мне Бенджи и умчалась в кухню. Я поспешила за ней, прижимая Бенджи к боку, Джо цеплялся за мою ногу. Над плитой клубился дым.

– Что я натворила! – скулила Элеонор, хватая обгоревшую сковороду.

Пришел папа, с портфелем в руке. И хотя было всего восемь, в каком-нибудь другом месте могло показаться, что наступила полночь.

– Ты даже позвонить не мог, предупредить, что задержишься?! – крикнула Элеонор и швырнула в него кусок сгоревшего мяса.

Он закрылся портфелем и пригнулся. Кусок ударился о стену и упал на пол, скользнул и остановился у ноги папы.

Я гордилась Элеонор.

– Ты все дела на меня бросил! – заявила она.

Я утащила братьев в детскую.

– Тебя никогда нет дома! – не умолкала Элеонор. – Где ты вообще? Где-то с Брендой или здесь, со мной?

Бренда. Никто больше не произносил ее имени…

– Ох, мама… – прошептала я. – Как мне тебя не хватает!

– Ты потему глустная? – спросил Джо.

Я погладила его по голове, по мягким, как цыплячий пух, волосам.

Мой отец бормотал что-то, но Элеонор его не слушала.

– Что значит – я откусила больше, чем могу проглотить?! – кричала она. – Когда я купила одноразовые пеленки, ты сказал, что она пользовалась матерчатыми. Мне никогда не сравниться со святой Брендой!

– Тогда просто не было ничего другого! – закричал в ответ отец. – Я не говорил, что ты должна пользоваться ткаными пеленками! Я просто вспоминал, что все было по-другому! И незачем все делать самой! Люди готовы тебе помочь! И хватит отталкивать их!

Молчание.

– Мне хочется, чтобы мне помогал ты…

Когда я сообщила Одиль, что папа решил брать выходные по субботам, чтобы заботиться о мальчиках, и что Элеонор купила целый грузовик памперсов, она сказала:

– Видишь, как важно постоять за себя? Это не всегда решение проблемы, но если не попробуешь, то и не узнаешь.

– Я не уверена, что дело в моем походе к папе на работу.

Я рассказала об Элеонор и сгоревшем мясе.

Одиль хлопнула в ладоши:

– Похоже, ты вдохновила Элеонор на то, чтобы она высказалась! Браво!

Теперь у нас с Одиль было время, когда нас никто не перебивал, и я снова нашла ту книгу с фотографиями. Сидя на диване, мы рассматривали снимки ее родных.

– Как я по ним тоскую, – взглянув на следующую фотографию, произнесла она.

На фото была темноволосая красавица в платье в горошек. Одиль просияла, словно неожиданно встретила друга:

– Это мисс Ридер. Она была моей начальницей в библиотеке и человеком, которым я больше всего восхищалась.

На следующем снимке красовалась леди в шляпке-тюрбане, она разговаривала с офицером в очках в тонкой оправе, со свастикой на нарукавной повязке.

– Нет пользы размышлять о прошлом, – сказала Одиль, и на этот раз ее тон был каменным, как и ее лицо.

Она сунула снимок обратно в книгу.

Почему у нее сохранилась фотография какого-то нациста?

– Вы были знакомы с нацистами?

– Доктор Фукс приходил в нашу библиотеку.

Когда я представляла себе нацистов, они убивали людей в концентрационных лагерях, а не выбирали книги. И казалось неслыханным то, что Одиль знала его имя.

– Париж был оккупирован, – пояснила Одиль. – Мы не могли избежать встречи с ними, но не все и хотели этого. А этот был, как говорили немцы, «защитником библиотек».

– Так он спасал книги?

– Все не так просто.

Я подумала о том, чему меня учили в школе.

– Моя учительница истории говорила, что европейцы должны знать о лагерях. Что это обязательно.

– Я узнала о них уже после войны. А в то время моя семья просто пыталась выжить. Я тревожилась за англоязычных друзей и коллег, которых арестовали как вражеских союзников. Но хотя евреев изгнали из библиотек, мне никогда и в голову не приходило, что их тоже арестуют, а многих и убьют.

Одиль надолго замолчала.

– Вы сердитесь на меня за расспросы?

– Mais non. Да нет. Извини, я просто ушла в воспоминания. Во время войны мы, библиотекари, доставляли книги нашим друзьям-евреям. А гестапо даже расстреляло одного из моих коллег.

Расстрелять библиотекаря? Разве это не то же самое, что убить какого-нибудь врача?

– Они что, убили мисс Ридер?

– Она к тому времени уже уехала. Нацисты арестовали нескольких библиотекарей, включая директора Национальной библиотеки. Мы боялись, что мисс Ридер может стать следующей. Я ужасно горевала, когда она уехала. Но прощания – это часть нашей жизни. Потери неизбежны.

Я сожалела о том, что стала рыться в фотографиях. Они погрузили Одиль в глубокую печаль. Но она нежно погладила меня по щеке и сказала:

– Но иногда, впрочем, перемены рождают что-то хорошее.

Париж

1 декабря 1941 года

Месье инспектор!

Я пишу, чтобы сообщить: Американская библиотека приютила больше врагов, чем какой-нибудь лагерь для интернированных лиц. Начать с того, что там есть американская выскочка Клара де Шамбре. Она проводит в библиотеке больше времени, чем дома, как положено хорошей жене. Она тратит свои дни на хлопоты о пожертвованиях от всяких высокопоставленных приятелей, чтобы поддержать библиотеку. Сомневаюсь, что она декларирует эти доходы.

Она не любит немцев (называет их варварами) и насмехается над их правилами. Но то, что она графиня, не означает, что ей не нужно следовать предписаниями. Я уверен, она тайком носит книги читателям-евреям. Кто знает, на что еще она способна? Это весьма скользкая особа.

Зайдите туда и убедитесь сами. Сразу поймете, что графиня считает себя выше закона.

Подписано: Тот, кому все известно

Париж, декабрь 1941 года

Клара де Шамбре, наша новая директриса, помогала основывать Американскую библиотеку в Париже в 1920 году. Вместе с Эдит Уортон и Энн Морган она стала одной из первых попечителей. Графиня не только написала несколько работ о Шекспире, но и перевела его пьесы на французский. У нее был тот же издатель, что и у Хемингуэя. А недавно, в эти последние месяцы, она постоянно искала пожертвователей, чтобы покрыть расходы библиотеки – от угля до заработной платы, и постоянно писала письма, чтобы уберечь от нацистских властей Бориса и сторожа, которых могли отправить на работы в Германию как часть плана «очистки». А я тревожилась, что ее могут арестовать как заметную иностранку.