Эжен Мюллер - Юность знаменитых людей [Совр. орф.]

Лефевр взял из рук сына книгу и, положив ее перед дочерью, сказал дрожащим голосом:

— Ну, дитя мое, переводи громко; я так хочу… я тебя прошу.

Маленькая девочка бросилась к ногам отца; бедняжка считала себя виновною, но тот поднял ее и, лаская, со слезами на глазах выразил ей всю свою радость. Затем он в свою очередь искренно просил у нее прощенья в том, что не сумел оценить ее блестящих способностей и обещал ей в будущем не делать никакого различия между ее воспитанием и воспитанием брата.

Вскоре он должен был изменить этому обещанию, потому что новая ученица его в короткое время так опередила брата, что отец вынужден был заниматься с каждым из них отдельно. Спустя несколько месяцев, Анна Лефевр свободно переводила с листа Виргилия и Теренция, а два года спустя была также хорошо знакома с греческими классиками, как и с латинскими.

По смерти отца, Анна Лефевр отправилась в Париж, где ее имя было уже известно. Ей было тогда двадцать лет. Ее включили в число тех писателей, которым поручено было выпустить в свет великолепное издание древних классиков, предназначенное для дофина. Спустя несколько лет Анна Лефевр вышла замуж за молодого ученого, который в одно время с нею брал уроки у ее отца.

Под именем г-жи Дасье она издала много переводов древних авторов. Ее перевод обеих поэм Гомера издан более чем полтора века тому назад, и хотя после него выходило много других переводов, но до сих пор он все еще считается одним из самых лучших.

Итальянка Вероника Малегуцци, прославившаяся на литературном и философском поприщах, выдающаяся драматическая писательница, четырех лет от роду поправляла латинские упражнения своих старших братьев.

Мария Аньези, тоже итальянка, оставила очень почтенные труды по математике; десяти лет она издала на латинском языке речь в защиту женщин, двенадцати знала языки греческий и еврейский; тринадцати сделала на французском, итальянском, немецком и греческом языках перевод дополнений Квинта Курция, а девятнадцати защищала сто один тезис по философии.

Люди, которые безусловно отказываются признавать в очень раннем развитии умственных способностей человека задатки великой будущности его, держатся совершенно другого мнения, когда дело касается героизма или иных высоких душевных качеств. Охотно соглашаясь с тем, что смелый ребенок предвещает в будущем героя, они однако не допускают возможности, чтобы ребенок умный и много знающий мог в будущем сделаться замечательным ученым. Но отчего же уму не дать тех же привилегий, какие дают сердцу?.. Это противоречие, которое я не могу понять. Так как мы заняты теперь детьми, обнаруживающими признаки преждевременного развития, то постараемся опровергнуть общепринятое мнение, в силу которого существа, одаренные от природы высокими качествами, проявляющимися уже в раннем детстве, обязательно должны погибнуть во цвете лет.

История юного Давида, будущего великого царя израильского, который победил великана Голиафа, когда был простым пастухом, вам, без сомнения, известна; но так как она дошла до вас, по всей вероятности, в приукрашенном виде, то я расскажу вам ее так, как она изложена в библии.

«Царь Саул и все воины Израиля, сражавшиеся с филистимлянами, были около долины Дуба.

Филистимляне стояли на одной горе, а израильтяне на другой, совершенно противоположной, так что их разделяла долина.

Из лагеря филистимлян вышел человек, которого звали Голиафом и который был ростом в шесть локтей с ладонью (около десяти футов). На нем был медный шлем и чешуйчатый панцырь того же металла, имеющий пять тысяч сиклов (около ста пятидесяти фунтов) веса; кроме того медные наплечники и набедренники. Древко его копья похоже было на вал, употребляемый ткачами для навертывания холста, а железо этого копья весило шестьсот сиклов (до полупуда). Перед ним шел человек, который нес щит его.

Он вышел на долину и сказал: „Зачем всем нам вступать в бой? Я филистимлянин, а вы рабы Саула. Выберите одного из своей среды и пусть он сойдет сюда; если он будет сильнее меня и убьет меня, то филистимляне будут вашими рабами; если же я возьму перевес и убью его, то вы поработитесь моему народу“.

Услыша слова филистимлянина, Саул и воины его были удивлены и поражены страхом. Но в то время в Вифлееме жил человек у которого было восемь сыновей, и из числа их трое старших последовали за Саулом на войну. Однажды он сказал своему младшему сыну Давиду, который пас овец: „Предоставь свое стадо стеречь другому и поди в лагерь узнать о здоровье твоих братьев, потом возвращайся ко мне с ответом“.

Давид пошел, как приказал ему отец, и прибыл в лагерь к своим братьям в то самое время, когда филистимлянин снова повторял свои слова.

Давид, видя, что все боялись этого человека, удивился, сказав: „Может ли быть, чтобы идолопоклонник наводил страх на детей Бога Живого?!“

Когда эти слова были переданы царю Саулу, — царь Саул велел привести к себе Давида. И юноша сказал царю: „Пусть никто не боится этого филистимлянина, я пойду и убью его“. Но царь сказал: „Ты не сможешь убить этого человека, ибо ты еще дитя, а он уже испытанный воин“.

Давид возразил: „Когда я пас овец моего отца, то медведь и лев унесли овцу из стада; но я пошел на них, и когда они напали на меня, то я схватил их за челюсти и убил. Этот филистимлянин будет для меня то же, что медведь и лев. Бог, который поддержал меня против этих зверей, поддержит меня и против него“.

Тогда царь велел вооружить Давида собственным оружием, заставил его надеть шлем на голову и панцырь на тело и дал ему свой меч, говоря: „Иди теперь сражаться. Предвечный да хранит тебя!“

Но Давид, который никогда не носил оружия, не мог в нем ходить. Поэтому он сбросил с себя панцырь, шлем и меч и, взяв только свою палку, выбрал себе в источнике пять совершенно одинаковых камней, которые положил в свою пастушескую котомку, и, вынув из кармана пращ, пошел к филистимлянину.

Голиаф, увидя подходящего мальчика с белокурыми волосами и нежным лицом, воскликнул: „Разве я собака, что ты идешь на меня с палкою!“ Потом, воззвав к своим идолам, прибавил: „Иди, я отдам твое мясо воронам и лютым зверям!“

Давид возразил: „Ты идешь с мечом и копием, а я иду во имя Бога Живого, который отдаст тебя в мои руки“.

Когда филистимлянин приблизился, Давид вынул из котомки камень, вложил в пращ и метнул камень в лоб Голиафа, который и упал навзничь.

У Давида не было оружия, чтобы покончить врага, но, подбежав к нему, он бросился на его меч, вынул из ножен и отсек ему голову. Филистимляне, увидя, что их великан убит, бежали. Израильтяне их преследовали и перебили».

Давид и Голиаф.