Назир Сафаров - Гроза

Однако все ждали, что скажет казий, даст ли он согласие на грандиозное празднество, одобрит ли его. После долгого молчания казий раскрыл ладони, чтобы прочитать молитву благословения, а прошептав ее про себя, громко проговорил: «аминь». Все, как эхо, повторили за ним: «аминь, аминь».

Развернулись приготовления к празднеству. Своим домашним и слугам Маматбай приказал: «Все мое достояние, а если этого не хватит, то и сердце мое — все, все Додхудаю. Не жалеть ничего!» В окрестные города и кишлаки поскакали глашатаи, чтобы созывать людей на торжественный плов и улак [34] Улак — конные состязания, на которых группы конников или отдельные конники отнимают друг у друга тушу козла. Выигрывает тот, кто доскачет с козлом до определенного места. Иногда эти игры называют по-русски козлодранием. .

Как известно, перед такими событиями ходит множество толков и слухов. К одному услышанному слову прибавляется десять других, а потом все эти слова переиначиваются, перевираются, правда превращается в ложь, а ложь — бывает и такое — превращается в правду.

— Что там случилось?

— Что, что! Да ничего. Просто один богач надумал жениться и устраивает свадьбу для целой Бухарской области.

— А вот и не так. Он давно уже женился на дочери верховного казия (обыкновенный казий с окраины Бухары, как видим, превратился в верховного) и теперь радуется рождению сына…

— Да, две первых жены не рожали ему детей, а дочь казия сразу и родила.

— Говорят, богатыря родила, Очень крупного мальчика, вот и будет большое празднество.

— В таком случае не то что богач, даже я продал бы последний халат и устроил какой-никакой праздник.

— Халат свой побереги, ведь на празднике встречают гостя по халату.

— Верно! Шах Машраб воскликнул однажды: «Ешь, мой халат, наедайся досыта, тут встречают тебя, а не меня!»

— И так говорят: идешь на плов, наедайся дома.

— Да, чтобы не выглядеть голодным и жадным и не стать посмешищем для людей.

— А нас-то пустят на этот праздник?

— Не бойся, двери будут открыты и для шаха и для нищего.

— Уж те, кто приедут верхом, наверное, на улице не останутся.

— И лошадям и ослу будет выдан корм на все дни праздника…

— Кто угощает человека, тот кидает кость и его собаке…

— Тогда, пожалуй, поедем.

Люди толпами повалили в Нурату. Ехали туда и прославленные наездники, любители состязаний, которым достаточно услышать, что там-то состоится улак, как они бросают все и скачут на место празднества.

Большинство наездников, участвующих в подобных состязаниях, не имеют своих коней, они состязаются на скакунах, специально выращиваемых и содержимых богачами-любителями.

Улак — древнейшая мужественная игра соседствующих народов: казахского, киргизского, туркменского, узбекского и таджикского. Владельцы табунов с особенным тщанием выпестывали и лелеяли коней для улака. Ведь в случае победы и завоевания приза главная слава доставалась не наезднику, а коню, ну и, естественно, хозяину коня, вырастившему и воспитавшему доблестного скакуна. Выбирали для этой цели жеребят самых драгоценных пород, до трех лет растили на глазах и только потом передавали наездникам для проверки их качества и для испытания на улаке. Иногда конь оправдывал надежды, а иной раз оказывалось, что для улака он не годится. Что ж, ждала такого коня арба и черная повседневная работа.

Славились две породы, скаковых коней. Первые — крупного сложения, с могучей, крепкой спиной, широкой грудью, с крутым крупом. Такой конь — верный пособник богатырю-наезднику во время отчаянного козлодрания. Половина успеха зависит от такого коня.

Вторые отличались тонким экстерьером, длинными ногами, красиво изогнутой шеей, легкостью серны, быстротой ветра, способностью как настичь убегающего противника, так и уйти от погони. Первых коней называли карабаирами, а вторых текинцами.

И вот из далеких и близких краев, гарцуя на выезженных конях, расспрашивая, где же Нурата, стали съезжаться на празднество многочисленные любители улака, знаменитые всадники, прославившиеся на многих подобных празднествах. Маматбай выделил специальные комнаты для именитых гостей, назначил людей, которые отвечали бы за радушный прием их, за угощение, за удобства.

Стояла поздняя осень. Земледельцы уже убрали урожай на полях и в степи, садоводы тоже собрали всю сладость плодов земных. Все лето зеленевшие и украшавшие собой землю обширные пастбища теперь соломенно желтели, листья опадали с деревьев, шурша на ветру или под ногами. Наступили ранние холода. Гости, приглашенные на празднество из-под Бухары, Зирабулака, Ромитана, кутались в лисьи шубы и ватные халаты. Они горячили своих скакунов, да тех, застоявшихся на привязи, истосковавшихся по вольным просторам, не надо было и горячить, они только и ждали ослабления узды, кусали удила, рвались вперед. А уж если всадник опускал поводья, да еще к тому же взмахивал камчой, то они неслись стрелой, наперегонки, и степь оглашалась громкими ликующими криками.

Дехибаланд за все время своего существования не видел такого торжественного празднества, такого наезда гостей, и посвящалось это празднество рождению Додхудая, которому теперь не исполнилось еще и полутора лет.

Как говорится в народе: интересуются не отлетом, а прилетом аиста. Так и тут, никто не заметил отъезда в свое время Шамсикамар в Бухару, но все ждали ее возвращения в дом мужа. Но что простое любопытство людей по сравнению с душевными муками и пытками двух первых жен Маматбая?

Поэтому, несмотря на все распоряжения Маматбая, несмотря на распорядительность Сахиба-саркора, которому было поручено ведение празднества, все же с приемом гостей на женской половине обстояло не все благополучно. Ведь кто же как не жены должны встретить каждую гостью, осветить и обогреть ее радушной улыбкой. А как раз главная хозяйка дома, старшая жена — Кимматпашша, сгорая от ревности, зависти и ненависти не могла ни улыбаться, ни произносить приветливые и добрые слова. Она вообще не обращала никакого внимания на гостей, полностью отошла в сторону. Встречать женщин-гостей пришлось одной Халпашше. Видя ее проворство и чистосердечное радушие, слыша ее то и дело повторяемое: «Добро пожаловать, гости дорогие», «Милости просим, гости дорогие», — женщины тотчас принялись судить и рядить:

— Ведь, скажите-ка, обе они женщины, обе создания божьи, а какая разница. Такая же как между огнем и водой.

— Старшая жена, оказывается, женщина неприятная и злая…

— Да. А вторая, смотрите-ка, веселая, приветливая…

— Так должны вести себя разумные женщины. И мучайся, а кажись веселой и доброй.

— Дождется старшая жена, укажут ей на дверь.