Назир Сафаров - Гроза

— Не повредил ли ты себе ногу, дитя мое? — донеслось сверху.

— Как будто ничего, не беспокойтесь, — ответил Хатам, а сам подумал, что и впрямь, не вывихнул ли он себе ногу в щиколотке.

— Но ты же хромаешь, сын мой…

Хатам тащил свою ношу молча, но боль в ноге становилась все сильнее и нестерпимее. Калека продолжал говорить над его головой.

— Да пошлет тебе аллах постоянный достаток! Пусть в золото превращается даже жена, которую ты возьмешь в руки!

Додхудай ждал, что Хатам тотчас поблагодарит его за такое нешуточное благословение, но тот вместо «спасибо» молчал, словно набрал в рот воды.

«У юноши не достало ума понять всю глубину и важность произнесенного мной благословения», — подумал калека и, желая как бы испытать молодого человека, добавил:

— Если не мной, то пусть аллахом воздастся тебе, сынок.

Беспрерывные благословения Додхудая посеяли смятение в сердце Хатама, они ему показались лицемерными.

«Что хорошего можно ожидать от благословении этого богача, который нашел себе двуногого осла? Какого золота желает он мне? Разве он не знает, что золото достается вовсе не тем, кто старается потом заработать его?»

— Не болит ли у тебя нога? — снова спрашивал Додхудай, — не тяжело ли тебе?

— Вспомнилась мне одна притча. Не рассказать ли ее вам?

— Расскажи, сынок, расскажи.

— Некий человек, оказывается, спросил у Насреддина, едущего верхом на ослице: «Как понять, дорогой Афанди Насреддин, что сам ты едешь на осле, а мешок взвалил себе на плечо? И что же ответил Афанди?

— Да, что же ответил Насреддин? — заинтересовался калека.

— Оказывается, ответил он так: «Разве ты не видишь, что ослица у меня сужеребая, готовится принести осленочка. Если бы я еще и мешок возложил на нее, тем самым я перегрузил бы бедное животное».

Додхудай расхохотался там, наверху:

— Ох и Афанди Насреддин! Выходит, если он мешок взвалил себе на плечо, ослице от этого легче?.. Ну-ка, ну-ка, нет ли у тебя еще таких же смешных историй про Афанди? Рассказывай самые интересные. Чтобы не было у тебя никогда печальных дней, чтобы жил ты всегда весело и беззаботно!

— Спасибо вам. И вы ведь говорите мне самые лучшие благословения. Таких я уж, наверное, не услышу на этом свете.

— Все блага, которые тебе не достанутся на этом свете, ты получишь на том.

— Вместо вашего осла, которого вы отдали временно Ходже-цирюльнику… продолжать ли мне говорить?

— Разве я плохо сделал, что отдал осла Ходже?

— Нет, вы хорошо поступили. Но и он вам неплохо услужил. Вместо одного осла нашел другого.

— Что ты такое говоришь?!

— Если я допустил неучтивость и сказал что-нибудь не так, простите меня. Я просто хотел вас повеселить и посмешить.

— Намерение-то благое…

— Разве я не стал ослом вместо отданного вами? Вот вы ведь ездите на мне, только почему-то не кладете на спину подстилки и не седлаете меня.

— Зачем ты произносишь слово «осел»? Оно, оказывается, очень неблагозвучно, каждое слово отличается от другого. Мудрецы говорили, что у слова может быть тридцать две разных цены. Хороший человек говорит — ласкается, плохой говорит — кусается. Зачем ты говоришь, что стал моим ослом, вместо того, чтобы сказать «моим сыном»?

— Хотел вас посмешить, поэтому и сказал такое.

— Я понимаю, сын мой. Ты простодушный и добрый юноша. Поэтому давеча я тебя благословлял. Шейхами не напрасно было сказано: «Не бери золота, а бери благословение», — это мудрейшее высказывание.

— Правильно сказано. Быть может, так и говорили древние. Быть может, они даже следовали сказанному. Ведь это, наверное, древнее изречение?

— Совершенно верно, сынок.

— А позволите ли вы вашему молодому слуге сочинить новое благословение в дополнение к изречению шейхов?

— Никто не отказывался от благословения, сын мой. Ну-ка, дослушаю, скажи, какое у тебя новое благословение? Я весь превратился в слух.

— Золото вам, а благословение — мне. Ну как? Хорошо?

— Хорошее благословение. Притом под стать тебе, великодушному Хатаму.

— Сочиненное Хатамом благословение понравилось вам, я рад этому, дядя. Впредь пусть так и будет: золото — вам, а благословение — мне. Согласны ли вы на это?

— Тысячекрат согласен, сын мой. Здоровье — огромное богатство. Как видишь, я больной человек. Поэтому и благословляю, чтоб ты всегда был в добром здравии.

— Я тоже желаю, чтобы исполнялись ваши молитвы.

— У меня от тебя нет секретов. У меня хватает богатства, хватило бы и возможностей. Если бы я пожелал, то подобно древним царям мог бы возлежать на парчовых одеялах, на пуховых подушках. Четверо здоровенных слуг носили бы меня на резных носилках. Но я посчитал это излишним для себя.

— Почему же, дядя?

— Потому, что такое великолепие достойно повелителя правоверных — тени бога на земле, а не такого раба божьего, как я, не такого калеки.

— И вы — тень бога на земле. Не слишком уж прибедняйтесь.

— Во всяком случае, если в мечеть я буду добираться с мучениями, то это будет полезно для моей потусторонней жизни. Вот почему я выбрал тебя, сын мой.

— Неудивительно, если у вас потусторонняя жизнь будет замечательной.

— Аминь.

— Аминь, — сказал Хатам, затем добавил: — Как бы вы в прекрасной потусторонней жизни не забыли своего молодого слугу Хатама.

— Если доведется мне попасть в рай, то я, заходя в него, не забуду тебя, сынок, можешь быть спокоен. Если будешь служить чистосердечно, за это благодеяние воздастся тебе. Не устал ли ты, сын мой?

— Вы продолжайте благословлять, тогда у меня прибавляются силы, Мне уж кажется, что на моих плечах — не вы, а мешок пуха, — сказал Хатам, подпрыгивая.

— Тише, тише, не утомись. Можешь быть спокоен, до конца своих дней буду благословлять тебя, до тех пор, пока не умру.

— А могу я узнать, какие молитвы вы будете за меня возносить?

— Это уже предоставь мне самому, сын мой.

— Лишь бы не проклинали. Боюсь проклятий. Уж вы только благословляйте.

— Чтоб в обоих мирах — и на этом, и на том свете тебе жилось прекрасно. Вот что я желаю тебе! — сказал Додхудай.

— Этот мир — один из названных вами двух миров?

— Да, этот мир, в котором мы с тобой живем, — временный, а настоящий — там, на том свете.

— Неужто на том свете мне будет житься так же прекрасно, как и на этом?

— Это знает один аллах. Мусульманин должен славить аллаха за каждый миг жизни. Кто-то голоден, а кто-то сыт, но все временны в этом суетном мире. Крепко придерживайся путей шариата, будь тверд в вере! Если ты не соблазнишься усладами этого мира и будешь вести бедное существование, тебе воздастся на том свете, где и будешь наслаждаться, дитя мое.

— Так и скажите, дядя: двери рая настежь для хатамбеков! Но каково будет на том свете тем, кто не мучился на этом, кто сам не трудился, заставлял работать других. И это было бы неплохо мне узнать. Не расскажете ли, если не трудно? Если только можно. Не утомил ли я вас беспрерывными вопросами?