Ирина Гуро - На суровом склоне

…Они держатся за руки крест-накрест, медленно описывают большой круг у самой веревки, огораживающей каток.

— Я ненадолго, — сообщает Нюта. Это как будто бы огорчительно, но глаза ее говорят: «И все же я тут, и это хорошо. Очень хорошо».

— Почему? — возражает Борис. — Неужели нельзя было отпроситься?

— Что ты! Мама ведь ничего не знает. Ни-че-го.

Нюта заливается краской. Тайна ее так велика. Она уже два месяца встречается с юношей. И с кем? С Борисом Кларком. С «тем самым». Из «этих» людей.

— Послушай, Нюта. Я давно хотел тебе сказать. Ты в самом деле боишься меня… нас? Ты думаешь, что мы какие-то особенные, может быть, даже нехорошие люди?

Нюта медлит с ответом. Но Борис уже знает ее: он попал в самую точку.

— Да… — тихо говорит Нюта, — все так говорят про вас. И моя мама.

Борис смеется весело, и что-то бесовское, страшноватое чудится Нюте в его темных-темных, словно нерусских — цыганских, что ли? — глазах, в сверкающей белозубой улыбке. Ну настоящий «нигилист»! Именно такими она их себе представляла. Мать Нюты — портниха, бедная женщина, всю жизнь зарабатывает себе и детям на жизнь своим трудом. Нюта одна из всей семьи учится в гимназии. И то попала туда только благодаря своей решительности и горячему желанию учиться.

Слова Бориса о том, что родители его всю жизнь отдали за то, чтобы бедным людям жилось лучше, заставляют ее задуматься.

— У тебя есть подруги, Нюта?

— Нет… — Нюта испуганно смотрит на Бориса, словно это обстоятельство роняет ее в его глазах.

— Ну, знакомые?..

— Никого. Только вы… — произносит девушка неожиданно смело.

Борис крепко сжимает руки Нюты в пуховых варежках…

— Но ведь у вас в классе много девочек. И никто не ходит к вам?

— Нет.

— Почему?

Они поворачивают и снова скользят — все быстрее, все быстрее по кругу — в обратном направлении. Сейчас ветер бьет им в лицо, снежная пыль летит в глаза.

Нюта долго молчит. Вот они снова повернулись спиной к ветру.

— Ко мне никто не ходит. Наши девочки — дочки офицеров да купцов. А моя мама — простая портниха. Со мной никто не дружит, — говорит Нюта даже как бы с вызовом.

— Разве это справедливо? — горячо спрашивает Борис.

— Такова жизнь, — повторяет девушка чьи-то слова, вероятно много раз ею слышанные. Так привычно слетают они с ее губ.

И хотя нет в них ничего веселого, почему-то оба смеются. Без причины. Просто так.

Борис пытается объяснить Нюте, что жизнь вовсе не такова. Рассказать ей многое, известное ему с детских лет. В их семье не скрывали от детей, да и трудно было скрыть, почему родители занимают особое положение в обществе, почему они не могут уехать в Россию, на родину… Но это разговор не для катка.

— Нюта, ты должна прийти к нам. Я рассказал матери о тебе.

Нюта испуганно подымает глаза на Бориса: ах, боже мой! Уж и матери сказал. Что она подумает о девушке, которая тайком бегает на свидания?

Нюта часто видела на улице Марию Федоровну, мать Бориса. Красавица, и, как Нюте казалось, такая гордая! Нюта думала: вот Кларков все боятся, избегают, потому что они — против царя! А им — хоть бы что! Держат себя гордо, ни перед кем не заискивают. И дети у них смелые, сильные, то верхами по улице скачут, то дорожные мешки за спины закинут, ружье за плечо и в тайгу — охотиться! Не то что мы: в оконце выглянуть боимся. Правду Борис говорит: «Наша молодежь читинская словно не в начале двадцатого века живет, а в семнадцатом…»

А Борис не отстает:

— Когда же придешь?

И Нюта вдруг решается:

— В воскресенье после обедни.

И опять стремительное скольжение по льду, ветер и снежная пыль в лицо… Но почему вдруг стало совсем темно, погасли фонари, не слышно звуков музыки и веселый каток тих и безлюден, как погост?

Нюта приходит в себя… Темно. Это свеча потухла рядом, на столике у Марии Федоровны.

И в полудремоте Нюта снова забывается.

Летом Кларки жили на заимке, в сорока верстах от Читы, на речке Кручина. Ох эта заимка! Летняя изба над самой водой, утес над стремниной, куда ходили компанией встречать восход солнца, дальние прогулки в леса… Нюта как будто впервые здесь увидела все богатство, всю ширь и красоту родного Забайкалья. Ей казалось, что она еще сильнее любит Бориса за то, что именно он открыл ей так много нового.

Теперь Нюта уже не пугалась, не выбегала из дому — не окружает ли дом полиция? — когда у Кларков пели «Марсельезу».

Борис потом лишь узнал, что не одни только его пылкие речи открыли глаза Нюте. Мать его подолгу сиживала с ней на берегу Кручины. Рассказывала, как познакомилась с Павлом Ивановичем и полюбила его. Павел Иванович в молодости «занимался революцией». Мария Федоровна знала об этом, связывая свою судьбу с ним. Вскоре после женитьбы он был арестован и приговорен к многолетней каторге, которую потом заменили ссылкой.

Нюта слушала, — вот каково это, значит, быть женой революционера!

В доме всегда говорили о революции. Какая она, эта революция? — думала Нюта. Не будет царя, а дальше что?

Как-то Борис сказал Нюте серьезно: «Начнем хлопотать, чтобы нам разрешили пожениться. Напишем прошение в святейший синод. Глупо, конечно. А что сделаешь?» Нюте было все равно: зачем спешить? И тогда Борис бросил слова, уже не испугавшие Нюту: «Если что-нибудь случится, тебе как жене разрешат следовать за мной. Ведь ты захочешь этого, верно?»

Она тогда с жаром ответила, что всюду пойдет за ним.

Началась долгая волокита с разрешением брака несовершеннолетних. В конце концов их повенчали.

И что же? Теперь все равно их разлучили… Разве только побег? О нем так уверенно говорила мать. Как взволновался Борис, когда она сказала ему о побеге!

Все-таки ловко устроилось это их свидание в вагоне… Нюта твердо решила добиться его, как только увидела лицо Бориса, измученное, исхудавшее, почерневшее, за толстенными железными прутьями решетки. Все равно, лишь бы жив! Теперь Нюта могла горы своротить! И первым делом она должна была узнать, какова будет дальнейшая судьба Кларков, где они будут содержаться, когда и куда их отправят.

Нюта решила, что обязательно надо подкупить кого-нибудь из конвоиров, чтобы пропустили к узникам. Мария Федоровна только головой качала: она все еще не могла оправиться от пережитого страха за жизнь мужа. Нюта, стройная, ловкая, общительная, кружилась вокруг вокзала, заводила знакомства. Искала «слабинку», где можно было бы прорваться. На прошения о свидании родственники неизменно получали отказ.

Удалось узнать день отправки в Акатуй, а также то, что конвойная команда в поезде меняется. Нюта забегала. Ей повезло: в конвой, сопровождающий арестантский вагон в пути, попал тот самый солдат Терехин, который отчасти из сочувствия к молодой женщине, отчасти от жадности к деньгам однажды пропустил Нюту в тюремный коридор, где она встретилась с мужем. Сейчас Терехин ничего не обещал наверное, но сказал: «Не спеша да подумавши нужно дела делать».