Йожеф Лендел - Избранное

Ногу бы чуток подтянуть, а то свесилась и болит сильнее. От прилива крови… Через пару дней, вероятно, ничего уже не буду чувствовать… Совсем хорошо станет… Может, хоть теперь прекратят побои… Все равно ведь ничего не добьются… Или это злит их еще больше, им явно не по себе, что не удается сломить меня. Тогда все кончится скорее. Стоит ли терзаться из-за какой-то пары дней? Да и на суд избитым не поведут. Как-никак, а огласки они побаиваются. Скорее бы суд!

Ждать. Ждать. Ждать. Ночью уж никто не явится. Только чьи-то шаги гулко отдаются в коридоре. Охранники? А может, опять пришел капитан в цивильном? Этот и молока выдать прикажет, лишь бы я заговорил. Подонок до мозга костей! Не просто измывается, а смакует, да еще корчит из себя невинность. Я же — само спокойствие.

Ждать!

— Что это за станция?

— Конечная!

— Запугать партию?

— Партию не запугаешь. Меня тоже…

Им хочется знать, где размещена типография.

Как здорово, что даже я сам этого не знаю. Тут мы толково все придумали. Я всегда говорил: знать надо лишь то, без чего обойтись невозможно. Все прочее — обуза. До прочего любопытны одни филеры…

Потому-то Витаг и вызвал у меня подозрение. А вообще-то ничего страшного, если я скажу что-нибудь, если свалюсь без памяти… Бывает, я разговариваю во сне. Но Маришка уверяла, что не разобрать ни слова. Умереть надо стиснув зубы. Сказать только то, что сам хочу. Только то, что для партии будет лозунгом, прощанием, напутственным словом. Например: «Я имел полное право заниматься агитацией».

Эти слова придадут смелости колеблющимся.

Спокойствие. Спокойствие. Кому как не мне быть в этой стране спокойным!

Нет ничего хуже предотъездного ожидания. Глупец тот, кто пытается его продлить. Это в их манере так себя вести, ну, да уж теперь отступятся. Нервы у меня крепкие. Это и экспертиза подтвердила — иначе меня нельзя предавать суду. Тот самый случай, когда они говорят правду, если это в их интересах. О, уже начинаю выдавать сентенции в духе Фери, он у нас мастак по этой части…

А держался я недурно. Товарищи будут довольны.

Так ли это важно? Придет смерть, и все, конец, точка. Э-эх!

Умру, и ничто, ничто не важно? Вернее, так: умру, но это не имеет никакого значения? Нет, смерть тоже приносит пользу.

Вот и вывел формулу своей жизни — отчеркнем ее красной чертой. Ну, а если дадут десять лет, и буду сидеть, пока меня не освободит революция? Или только два года? Темпы убыстряются. А может, все пятнадцать? После приговора, видимо, смогу получать книги. Хотя бы технические. Вдруг потом придется руководить крупным предприятием… осушать болота… в пустыне виноград разводить…

Прогромыхал трамвай. Все-таки утренний?! Ну, разумеется, он.

Трамваем можно выбраться на природу… Во время прогулок нельзя мусорить… Лес надо содержать в чистоте… Трамваем к вокзалу. Оттуда поездом в Москву. Из Москвы в Крым. Там виноград поспеет. У нас его убирают двумя неделями позже… Маришка, дорогая моя…

Суд закрытый, но пресса будет его освещать.

Само заседание вместе с исполнением приговора займет в общей сложности двадцать четыре часа.

Казнят наверняка ночью, а утром газеты сообщат как о свершившемся факте. А может, не станут пороть горячку, чтобы козырнуть тем, как они безнаказанно вешают людей. Верно сами чувствуют шаткость своего положения, коли есть нужда в подобной демонстрации. В таком случае мы недооценили глубины кризиса.

Если вас вешают, это в политическом отношении добрый симптом. Рассчитывают запугать, а пожнут бурю. Не мне страшно, а им.

Партия жива. Значит, стоило.

В селах выкопают из земли спрятанные винтовки. Там коммунистов уже не считают антихристами.

Партия крепка. Фразеров как ветром сдуло… Превосходно провернул все это «спокойный Шани». Еще и смену успели тебе подготовить… Нет, стоило!

Стоило!

Лучшего вожака для молодежи, чем механик Дюси, не придумаешь.

В ячейках народ тоже неплохо подобран. Те, из «Непсавы», не зря ведь беснуются. Мы сработали на славу.

С этим ясно, а вот как у виселицы?.. Сколько там будет времени? Полуминутная пауза. Вот тогда я и крикну три лозунга: «Да здравствует пролетарская диктатура!», «Да здравствует коммунистический Интернационал!», «Да здравствует Советский Союз!»

Рассчитать надо точно. Может, тюремный начальник скажет, каким временем я располагаю. Попрошу в качестве последнего желания.

«Камера слез».

А кто собирается плакать?

Меня оплакивать — это ясно, но не мне же плакать. «Слезы льются проливным дождем». Чудны́е слова. Проливной дождь — ведь это прекрасно. Дыхание травы. И все свершится так, как мне мечталось.

Остановка — вот что скверно. Дорога — это хорошо. Великолепная вещь — дорога. Смерть сделает еще весомее дело моей жизни. Надо точно сформулировать свои мысли. Это дает силы жить и умирать. С восемнадцатого года мы беззаветно боремся за идеалы добра, мы из тех, кто настолько страстно любит жизнь, что способен умереть ради нее… Пишта сейчас в Москве. А Дюси? Не исключено, что он бродит где-то рядом, у кирпичной стены. Андраш погиб на фронте. Янош скончался прямо на рабочем месте, Петер тот не подрос пока, Маришка… Маришка была моей женой. Наверное, по горло занята учебой и нервничает в ожидании вестей. Все это пустяки, родная! Взгляни на меня: я спокоен!..

Шахтер задохнулся в штольне. Грузчика придавило ящиком. Кочегар уничтожен горячим паром. Что значит — умереть? Тот шахтер, у которого за спиной взрывается газ, наверное, охотно поменялся бы сейчас со мною местом. Умереть нетрудно, как нетрудно рухнуть вниз камню. И за ту жизнь, какую мне дано было прожить, смерть — вовсе не такая уж высокая плата. Впрочем, я не совсем верно выразился. Что значит «дано» и причем тут «плата»?.. Если бы была возможность бежать… Это воздействовало бы вдохновляюще, как и моя смерть. И партии принесло бы несомненную пользу.

О чем пишет сегодняшняя «Правда»?

О том, что необходимо увеличить добычу угля. Сейчас это имеет особое значение. Ускорить транспортные перевозки, упорядочить их… Что остается после каждого удара киркой? Бессмертие? Нет, жизнь на веки веков.

Для профессионального революционера, если он схвачен и повешен, это — не более чем несчастный случай на производстве. И у него в сравнении с шахтером куда больше времени, чтобы подготовиться к смерти.

Восемнадцать лет назад разразилась война. Все восемнадцать лет я, не щадя сил, стремился к добру. Это останется, а мелочи отпадут. Я был неплохим революционером. Обо мне будут помнить.

Значит, все это важно?

Для меня — нет. Но для тех, кто будет помнить обо мне, — да.

«Камера слез». Не для моих слез камера. Но это важно для тех, кто будет мстить за меня, ибо они обретут свободу. Смысл есть и в жизни и в смерти. И никто не властен лишить меня смысла моей жизни.