Дебора Алкок - Испанские братья. Часть 3

Так и дон Хуан во мраке могилы своего заточения смог бы прожить ещё много лет — если это можно назвать жизнью. Но Карлос принёс ему свет и свежий воздух. Его дух, его сердце ожили вновь, но в той же мере убывали его физические силы, которые уже не могли справиться с этим потрясением, и теперь его жизнь приближалась к своему концу.

Карлос ухаживал за отцом умело и с нежностью. Он не просил у тюремщиков помощи врача, хотя ему бы её предоставили.

Веские причины удерживали Карлоса от того, чтобы прибегнуть к помощи людей. Ежедневные упражнения в покаянии теперь были оставлены, чётки лежали без применения, и «аве Мария Санктиссима» больше не слетала с уст дона Хуана Альвареса. Поэтому Карлос после долгих раздумий и молитв однажды сказал ему:

— Отец мой, ты согласен быть здесь в руках Божьих, только в Его руках, и что Он пошлёт, принять с благодарностью?

— Как?

— Хотел бы ты ещё чьей-то помощи для души или тела?

— Нет, — твёрдо ответил граф де Нуера, — я не стану исповедоваться духовным отцам, ибо один Христос прощает меня, и я не хочу принимать от них последнего помазания, ибо мой первосвященник — Христос, и пока со мной моё сознание, я не хочу принимать последнего помазания.

На лице Карлоса своеобразно отразилось выражение решимости:

— Ты хорошо сказал, мой отец. Если Бог мне поможет, тебе не будут досаждать люди.

— Сын мой, — сказал однажды в сумерках дон Хуан сидящему с ним рядом Карлосу, — расскажи мне подробнее о тех, кто возлюбил истину после того, когда я перестал жить на свободе. Видишь ли, я хотел бы узнать их, когда встречусь с ними в небесных обителях.

Карлос стал рассказывать ему, разумеется, не в первый раз, но более подробно историю реформированной церкви Испании. Почти каждое имя, которое он называл, было окружено сиянием мученического венца. С особой любовью и уважением он вспоминал имя дона Карлоса де Гезо, назвал Лосаду, де Ареллано, и героического Хулио Эрнандеса, который, как он считал, ещё ожидает своего венца.

— За него я ещё возношу молитвы, за остальных я могу только благодарить Бога.

— Я верю, — добавил он после некоторого молчания, — Бог не оставит в забвении страну, за которую страдали, молились и трудились Его верные слуги. Он обязательно услышит их голоса и однажды вернёт этой земле благословение.

— В этом я не уверен, — нерешительно сказал умирающий, — испанцам была дана истина Божья, но они её отвергали. Что в Библии сказано про Даниила, Ноя и Иова?

Карлос процитировал высокие в своей беспощадности слова: «Если бы нашлись в ней сии три мужа: Ной, Даниил и Иов — живу Я, говорит Господь Бог, — не спасли бы ни сыновей, ни дочерей, праведностью своею они спасли бы только свои души».

— Ты думаешь, что нашу страну ожидает такая же участь, отец? Я осмеливаюсь надеяться на лучшее. Не испанцы отвергают истину, но инквизиция не даёт ей распространяться.

— Но испанцы несут ответственность за её действия. Всё что делается, делается с их покорного согласия. Они всё это терпят. Нашлось бы достаточно храбрых воинов, умеющих владеть мечом, — сказал дон Хуан, в котором проснулся бывалый солдат.

— Бог может дать нашей стране второй шанс, ведь часто истина предлагается отдельно взятому человеку дважды, почему не народу?

— Это верно и по отношению ко мне, да славится имя Его, — он помолчал. — Мой сын всегда говорит о других, и никогда — о себе. Я ещё не знаю, как это случилось, что ты с такой готовностью принял Слово Божье от Хулио.

И тогда, сидя в темноте и сжимая в своих руках ладонь отца, Карлос в первый и единственный раз рассказал истинную историю своей жизни.

Он ещё только начал рассказывать, когда дон Хуан вздрогнул, сделал безрезультатную попытку подняться и взволнованно проговорил:

— Как, и ты? И ты, мой сынок, любил?

— Да, и насколько велико было тогда страдание, настолько велико теперь моё счастье, что всё это в моей жизни было. Я счастлив, что узнал лучшее, что есть у человека на земле… и я счастлив знать, что кубок до края наполненный прелестью жизни, я отодвинул в сторону… ради Него.

Тих и исполнен таинственного жара души был его голос, когда он произносил эти слова. Потом он продолжил:

— Но грех, отец мой, и готовность на предательство брата, эти мысли долго терзали меня. Хуан, мой славный, мой великодушный брат! Он убил бы каждого, кто приписал бы мне обман или такое действие. Он этого никогда не узнал. Но если бы узнал, то простил бы меня. Но я сам не мог себе простить. Я думаю, чувство презрения к самому себе было во мне до тех пор, пока не произошло то, что постигло меня через полгода после моего ареста. О, отец, если бы я благодаря спасающей силе Господа не противостал тому преступлению, то я содрогаюсь при мысли, какой бы стала моя жизнь. Я падал бы всё глубже и глубже, и может быть, облачённый в бархат и шелка, нашёл бы свою погибель в рядах угнетателей и преследователей святых.

— О нет, Карлос, этого бы никогда с тобой не случилось! Это невозможно! Но ещё один вопрос к тебе, сынок. Хуан, Хуан Родриго, он любит Слово Господне?

Отец уже раньше ставил этот вопрос, но Карлос всегда тактично и вежливо его обходил. До этого часа он не находил в себе мужества сказать отцу правду. Тут была большая опасность, что настоятель и его агенты в минуту слабости могли бы заставить старого человека произнести неосмотрительное слово, тут был и постоянный страх того, что кто-то их подслушивает, ибо для тех, кто был знаком с методами работы святой инквизиции, эта возможность была вполне естественной. Сейчас Карлос близко наклонился к умирающему и долго говорил с ним мягким полушёпотом.

— Благодарение Богу! — так же шёпотом ответил дон Хуан, — у меня не оставалось бы теперь неисполненных желаний, если бы только ты был в безопасности… И всё-таки, по-моему это очень жестоко, что Хуан получил всё, а ты ничего…

— Это я — ничего? — искренне удивился Карлос, и если бы комната не была погружена во мрак, то отец бы увидел, что лицо сына вспыхнуло нежным румянцем, а глаза счастливо засияли. — Отец мой, я вытянул лучший жребий. Если бы я имел возможность выбора, я не обменял бы последних двух лет моей жизни на все блага земные, ибо Сам Господь моя доля и наследие на земле живых. Кроме всего прочего у меня есть ты, отец, и я рад мысли, что и мой брат владеет чем-то драгоценным. Как он любит её, отец! Но самое удивительное из всего — это исполнение мечты нашего детства, и сбылась она для меня, слабого, непригодного для практической жизни, а не для храбреца Хуана, который заслуживает этого больше меня. Слабейший захватил добычу… слабый и робкий Карлос нашёл нашего отца!

— Слабый? Робкий? — с недоверчивой улыбкой переспросил дон Хуан. — Кто посмел бы назвать так моего бесстрашного, моего доблестного сына! Карлос, у нас ещё осталось вино?