Дебора Алкок - Испанские братья. Часть 1

С тех пор прошло уже двадцать пять лет, а мне кажется, что всё это было вчера. Говорят, на свете много всего хорошего, но я лучше любви своих родителей ничего не знаю, ай де ми, сеньор, Вам это незнакомо!

— И после смерти родителей ты вернулась к моей матери?

— Я осталась ещё на полгода у своего брата. Хотя не было на свете дочери, более горько оплакивавшей родителей, я в то же время не оставалась совершенно без утешения. У меня была ещё другая любовь, которая поддерживала меня и вселяла надежду. Он, Альфонсо, ушёл на войну и после своего возвращения хотел просить моей руки. Я ждала его каждый час, работала у зажиточных селян, пряла, чтобы не прийти к нему с пустыми руками. Но вот, наконец, вернулся домой молодой человек из нашего прихода, его товарищ, и рассказал мне, что он с французской пулей в сердце лежит на кровавом поле боя под Мариньяно. Сеньор, сёстры, о которых Вы мне только что читали, могли пойти на могилу, чтобы там плакать, и всё-таки у Господа было к ним сострадание…

— У Него есть сострадание ко всем плачущим.

— Ко всем добрым христианам, может быть. Хотя я и была христианкой старого толка, я не была по-настоящему покорной. Я находила жестоким и горьким, что моя свеча вот так, в один миг, навсегда погасла, как гасят восковую свечу, когда закончена процессия. Мне часто приходило в голову, что Всевышний, пресвятая дева и все святые могли бы не допустить несчастья, если бы захотели. Пусть они мне простят, очень трудно быть истинно благочестивой.

— Я этого не нахожу.

— Может быть, учёным господам, которые были в колледже, это и не так трудно. Но как могут знать простые мужчины и женщины, всё ли они выполнили. Очень возможно, что я что-нибудь упустила, или сделала то, что разгневало пресвятую деву.

— Не пресвятая дева, но сам Господь имеет ключи смерти и ада, — сказал Карлос, и совершенно новая истина открылась ему самому, — никто не проходит врата смерти и не возвращается из них иначе, как по Его велению. Но скажи мне, Долорес, что же принесло тебе утешение?

— У меня не было утешения, сеньор. Со временем ко мне пришло что-то вроде равнодушия, и это помогало мне жить. Ваша благородная госпожа мать, да даст Бог покой её душе, оказывала мне в моём горе много сочувствия. Она взяла меня в компаньонки, и многому меня научила: чтению, разным тонким работам, чтобы мне этим ей послужить, как она говорила. Но она хорошо знала, что эти занятия как-то отвлекают меня от моего большого горя. Я вместе с ней поселилась в Севилье, и радовалась, что Бог даровал ей то, что отнял у меня. Я была очень рада, что с Вашим отцом её связывала глубокая искренняя любовь.

Такую степень самоотречения Карлос пока ещё не познал. Остро чувствуя боль своей раны, он перевёл разговор на другую тему:

— Мои родители долго жили в Севилье?

— Недолго, сеньор. Они вели в соответствии со своим положением и богатством очень весёлую жизнь, Вашему благородию известно, что у Вашего отца было большое имение. Но скоро они отошли от удовольствий и развлечений света. Моя госпожа всегда любила горы, а мой господин — он вдруг переменился, не знаю почему. Он потерял вкус к турнирам и танцам и пристрастился к книгам. Оба охотно уединялись здесь, в тишине. Здесь, в этом замке, родился Ваш брат дон Хуан. Весь следующий год нельзя было отыскать благородной четы, которая жила бы более счастливо, благочестиво и упорядоченно, чем Ваши достойные родители.

Карлос задумчиво посмотрел на надпись на стекле, и в глазах его неожиданно вспыхнул яркий свет.

— Не правда ли, эта комната была любимым уголком моего отца?

— Да, сеньор. Дом тогда выглядел не так, как сейчас. Хоть и просто обставленный по сравнению с дворцом в Севилье с его фонтанами, мраморными колоннами, позолоченными коваными решётками, он, тем не менее, был приятным местом обитания для благородного господина и его дамы. Во всех окнах было стекло, которое позднее из- за невнимательности и легкомыслия было разбито (Ваше благородие помнит, как однажды дон Хуан выстрелил из лука по одной из рам западного окна), и мы сочли за лучшее вовсе их убрать.

— Ты говоришь, мои родители были очень благочестивы?

— О, да, сеньор. Они были добры и сострадательны к бедным и много времени проводили за чтением святых книг, как и Вы сейчас это делаете. Ай де ми! Чего им не хватало, я не знаю, может быть, они не были достаточно внимательны, чтобы отдать святой церкви всё, что ей полагается. Иногда у меня возникало желание, чтобы у молодой госпожи было больше рвения в служении пресвятой матери Божьей. Она, без сомнения, всё это понимала, но наверно не в их обычаях было совершать паломничества, жертвовать восковые свечи.

Карлос выпрямился, бросил на Долорес вопросительный взгляд:

— Моя мать когда-нибудь читала тебе, ну, вот так, как я сейчас?

— Иногда она читала мне… я мало понимала, но слова были очень красивые. Так всё шло, пока однажды не пришло письмо, я думаю, от самого короля, которое требовало Вашего отца в Антверпен. Всё должно было оставаться в глубочайшей тайне, но моя милостивая госпожа имела привычку делиться со мной всем. Мой господин считал, что ему хотят поручить какое-то ответственное дело, связанное с большими опасностями. Ведь было известно, что он любил встречаться с опасностями и умел ловко их преодолевать. Поэтому он в хорошем расположении духа простился со своей дамой, она стояла внизу у ворот, и дон Хуан, наученный ею, целовал отцу руки. Бедный мальчик, он никогда больше не увидел отца! А несчастная, несчастная Ваша мать! Смерть скрывает всё, только не грехи! Через три недели, или через месяц к нашим воротам подъехали два монаха-доминиканца. Младший остался с нами в галерее, тогда как старший, строгий и мрачный с виду, вот в этих покоях, где мы сейчас сидим, имел частную аудиенцию с госпожой. С тех пор мне всегда кажется, что здесь обитает смерть. Аудиенция длилась ещё не очень долго, когда я услышала крик, такой крик, который до сих пор в моих ушах. Я побежала к своей госпоже. Она была в обмороке и долго не могла прийти в себя.

Не смотрите так на меня, сеньор, а то я не смогу дальше говорить, у Вас точно такие, как у неё, глаза…

— Она что-нибудь тебе сказала? В чём-то доверилась тебе?

— Нет, сеньор. В последующие дни она произносила только отрывочные слова, как в бреду, это были короткие слова молитвы. Так было почти до конца, и она едва была в состоянии принять благословение святой церкви и прошептать несколько слов, касающихся только что родившегося в мир несчастного младенца. Она просила нас дать Вам то имя, которое Вы носите, потому что Ваш отец сказал, что следующего своего сына он назовёт именем великого государя. Потом она вознесла страстную молитву Богу: «Господи, возьми его Ты»… Доктор Марко, который был здесь, считал, что она имеет в виду только что родившееся дитя, ведь на небесах среди ангелов и святых, оно, несомненно, было бы укрыто более надёжно, чем здесь, на грешной земле, но я знаю, её мысль была не эта.