Дебора Алкок - Испанские братья. Часть 1

Беседу прервал брат-послушник, который доложил Карлосу, что к нему пришёл гость, он ожидает его в комнате для посетителей. Поскольку было время, предназначенное для приёма гостей, Карлос незамедлительно пошёл встречать того, кто к нему пришёл. Он знал, если бы этим гостем был брат по вере, его назвали бы по имени. Наверное, кто-нибудь из двоюродных братьев удостоил его визита.

Не ожидая ничего особенно приятного, Карлос вошёл в гостевую комнату. У окна стоял высокий смуглый человек с рукой на перевязи. В следующий миг братья сердечно и крепко обнялись.

После первых бурных приветствий, когда взаимная любовь выражается больше объятиями, улыбками и взглядами, чем словами, братья сели, чтобы поговорить. Нетерпеливые вопросы слетали с их уст, особенно нетерпелив был Карлос, восторг которого по поводу неожиданного приезда брата был равен его удивлению.

— Ты ранен, брат, надеюсь, не тяжело?

— О нет, всего лишь руку пулей пробило, одна из моих обычных удач в бою.

Не было нужды подробно описывать сражение при Сан-Квентине, в котором рыцарский героизм Фламандского Эгмонта, сопряжённый с кастильской храбростью, одержал для короля Филиппа блестящую победу над французским оружием. Карлос уже знал об этом сражении из общедоступных источников. Ни Хуану, ни Карлосу не приходило в голову, что когда-либо на земле могло быть сражение, достойное того, чтобы о нём помнить всегда.

— Ты и рану свою считаешь удачей? — спросил Карлос.

— Да, конечно, на это я имею право, ведь именно благодаря ей я получил возможность вернуться домой, как изволите видеть, брат мой, сеньор!

— Я получил только два письма от тебя, — одно, когда ты прибыл в армию, и другое, в котором ты сообщил о высокородном французском пленнике.

— Я писал ещё два раза. Одно письмо я доверил возвращавшемуся домой инвалиду, но этот бездельник наверное его потерял. Другое, написанное сразу после дня Святого Лаврентия, прибыло в Севилью за день до моего приезда. Его Величеству следовало бы обратить внимание на свои службы, наверно у него самые тихоходные гонцы во всём христианском мире! — весёлый смех Хуана огласил монастырскую келью, стены которой не привыкли отвечать эхом на подобные звуки.

— Я почти ничего не знаю о тебе, брат, если не считать того, что знают о сражении все.

— Тем лучше. У меня только такие новости, о которых я говорю охотно, и ты, надеюсь, охотно меня послушаешь. Итак, самое важное — место на службе мне обеспечено.

— Хорошая новость. Наверное, мой браг особым героическим поступком принёс славу своему имени. Это было при Сан-Квентине? — Карлос с братской гордостью и восхищением разглядывал брата. Он не нашёл в нём больших перемен после долгой разлуки — разве что смуглые щёки стали ещё темней, и лицо его теперь украшала небольшая бородка.

— Я так много должен тебе рассказать. Помнишь, когда я был мальчишкой, я говорил тебе, что, как Альфонсо Вивес, возьму высокородного пленника и разбогатею за счёт его выкупа? Ты видишь, я сделал это!

— Это был день твоего счастья. Однако пленник не был герцогом Саксонским!

— Но похожий на него тем, что тоже был еретиком, или, если это слово больше подходит для святых стен — гугенотам, и он был испытанным и прославленным офицером из приближённых адмирала Коллиньи. Это было в тот день, когда адмирал совершил свой смелый выпад за стены осаждённого города. Если бы не он, о защитниках не стоило и говорить, без него не было бы и сражения, принесшего славную победу Испании и королю Филиппу. Конечно, мы уничтожили половину отряда адмирала, и мне представился случай спасти жизнь храброму французскому офицеру, который один противостоял целому отряду. Он отдал мне свою шпагу, я отвёл его к своему шатру и сделал всё для него необходимое, потому что он был тяжело ранен. Он был из Рамены, рыцарь из Прованса, и самый храбрый, самый оживлённый и честный человек, какого я когда-либо встречал. Я делил с ним крышу и стол, он был у меня в большей степени гость, чем пленник. Пока мы не захватили город, сам адмирал был у нас в плену. Между тем брат моего пленника собрал выкуп и честно его переслал. Я, конечно, отпустил бы его и под залог его честного слова, как только зажили бы его раны. Ему заблагорассудилось кроме золотых пистолетов подарить мне вот этот перстень с алмазом. Это уже как знак благодарности и дружеского расположения.

Карлос взял в руки драгоценный перстень и полюбовался им. Он многое узнал из короткого рассказа Хуана, того о чём он не говорил, и вероятно никогда не скажет ни слова. Он узнал о его рыцарской смелости в бою, о его не менее рыцарском великодушии и доброте после боя, что делало его привлекательным как для друзей, так и для побеждённых врагов. Не удивительно, что Карлос гордился братом! Но наряду с радостью встречи в его душе глубоко на дне зашевелился страх. Как он перенесёт, если ему придётся увидеть этот благородный лоб гневно нахмуренным, а взгляд ясных доверчивых глаз с презрением отведённым в сторону? Он отмахнулся от навязчивой мысли и быстро спросил:

— Как же ты добился отпуска?

— Благодаря доброте Его Высочества.

— Герцога Савойского?

— Да. Более храброму генералу я не желал бы служить.

— Я подумал о самом короле, который прибыл на поле сражения.

Щёки Хуана вспыхнули.

— Герцог был так добр и представил меня Его Величеству, — сказал он, — и король удостоил меня беседы.

Необъяснимо, каким образом несколько общих любезных слов из уст ничтожнейшего и пошлейшего из людей могли так много значить для поистине благородного Хуана Альвареса, но он чтил своего короля с вдохновенной верностью подданного, тогда как человек Филипп оставался для него таким же чужим и непонятным, как и турецкий султан. Чтобы не задерживаться больше на этой лестной для себя теме он продолжал:

— Герцог хотел отправить меня домой с поручением, он говорил, что моя рана требует покоя и ухода. И хотя мне нужно было решать в Севилье важные вопросы (при этих словах лёгкая краска залила его лицо), я добровольно не покинул поля боя, если бы предвиделось хоть какое-нибудь мало-мальски значительное дело. Но, Карлос, после Сан-Квентина у нас воцарилось затишье и однообразие. Несмотря на присутствие короля (а в расположении французских войск находились Генрих и герцог де Гиз), все стояли, уставившись друг на друга, будто их кто заморозил, и теперь им суждено стоять так до судного дня. Такой спорт не по мне, нет, я стал солдатом, чтобы воевать за дело Его Величества, а не для того, чтобы разглядывать вражеское войско, будто оно состоит из наряженных кукол, которых выставили для всеобщего увеселения. Поэтому я рад был получить отпуск.