Дебора Алкок - Испанские братья. Часть 1

Считается, что Его Величество Король в своем праведном гневе был милостив и оставил в неприкосновенности честь своего неблагодарного приближённого. Во всяком случае, мир узнал, что граф принял командование в Индии и отправился туда на паруснике из какого-то нидерландского порта без права возвращения в Испанию. Считается, что ради того, чтобы уберечь свою голову от плахи, а имя от позора, граф добровольно передал большую часть своего имения святой церкви, и только маленькую часть своим детям. Через год стало известно о его гибели в бою с дикарями, если я не ошибаюсь, Его Величество был так милостив, что распорядился отслужить по его душе мессу. Но одновременно поползли слухи о куда более страшном конце этой истории. Утверждали, что по раскрытии заговора он, отчаявшись в милосердии Бога и людей, позорно наложил на себя руки. Ради спокойствия его семьи было предпринято всё возможное для того, чтобы затушевать происшедшее. Ничего более точного никто до сих пор не узнал, и никогда не узнает. Я не знаю, не совершаю ли я грех, записывая на бумагу то, что известно только на небесах, но раз оно уже записано на бумаге, то пусть на ней и останется. У Вас, мой высокородный и достоуважаемый друг, все тайны в полной надёжности.

Молодые люди, обучение которых является моей задачей, кое в каких областях не без талантов. Но старший, Хуан, ленив и нахален и при этом такого необузданного нрава, что не терпит никакого наказания. Младший, Карлос, более управляем и на деле склонен к изучению гуманитарных наук, если бы только не этот негодник старший брат, который постоянно склоняет его к непослушанию и шалостям. Дон Мануэль Альварес, их дядюшка и опекун, наверняка будет настаивать, чтобы он посвятил себя церкви. Но из чистого христианского человеколюбия я молю святую матерь Божию, чтобы дону Мануэлю не пришло в голову сделать из него брата-послушника, потому что они, как я это могу подтвердить собственным опытом, в этом бренном мире вынуждены странствовать в большой бедности и унижении.

Заканчивая своё письмо, достоуважаемый друг, я очень прошу Вас сразу же по прочтении предать сие послание огню, и тем самым молю деву Марию и святого Луку, который является моим покровителем, сохранить Вас от всяких бед и напастей.

Так, с отведённым в сторону взглядом, в сомнении качая головой и едва слышно приговаривая «Ай де ми», мир говорил об отце Хуана и Карлоса, которые не знали о нём ничего, кроме нескольких таинственных слов, звучавших для них как восклицание радости и восторга.

Шлем и чепчик — в них сила каждого дома.

(Испанская поговорка)

Дон Мануэль Альварес на несколько дней остался в Нуере, как называли старый замок на склонах Сьерра- Морены. Для Долорес это были нелёгкие дни. Она неустанно старалась оказать всё возможное гостеприимство дородному изнеженному господину, равно как и достойным образом заботиться о его приближённых. Он счёл нужным иметь при себе не только четырёх камердинеров, но ещё и дюжину вооружённых слуг, что, конечно, во время путешествия по пустынным горным дорогам никак не являлось излишним.

Сам дон Мануэль едва ли испытывал от путешествия большее удовольствие, чем матушка Долорес, но он считал своим долгом время от времени посещать своих юных родственников, чтобы удостовериться, что они ни в чём не испытывают недостатка.

Единственным во всём обществе, кто действительно испытывал от посещения гостей удовольствие, был фра Себастьян, добродушный, легкомысленный брат- послушник, который был лучшего воспитания и более тонкого вкуса, чем остальные члены его ордена. Он любил хорошо поесть и выпить, любил многословно порассуждать и почитать что-либо занимательное, не очень при этом любя углубляться в отвлечённые размышления.

Он тотчас был утешен, когда по прибытии дона Мануэля улучшилось качество подаваемых блюд. При этом скоро исчез столь естественный страх, что опекун его воспитанников проявит неудовольствие по поводу их неудовлетворительных успехов в учёбе. Он очень скоро понял, что это мало беспокоит дона Мануэля. Тот хотел только того, чтобы через два или три года они были способны приступить к учёбе в университете, в Комплютуме или в Саламанке, где они должны были оставаться до тех пор, пока один из братьев не пойдёт на военную службу, а другой посвятит себя церкви.

Что касается Хуана и Карлоса, то они безошибочным инстинктом детства чувствовали, что дон Мануэль не испытывает к ним искренней любви. Хуан испытывал больший, чем это было необходимо при данных обстоятельствах, трепет перед проверкой его знаний. Карлос, который внешне был к своему опекуну очень почтителен, в душе презирал его, потому что тот не знал латыни и не мог прочесть по памяти ни одной из баллад Сида.

На третий день своего пребывания в Нуере, после трапезы, дон Мануэль уселся в большое резное кресло и подозвал своих племянников. Он был высокий дородный человек с продолговатой головой, тонкими губами и острой бородкой. Костюм его был из тончайшей шерсти оливкового цвета с бархатными отворотами. Всё в нём было основательно, богато, без всяких излишеств. Держался он с величайшим достоинством, может быть даже величественно, как подобает человеку, который решился достичь наибольших высот в обществе, как ему уже удалось добиться большего богатства.

Начал он с Хуана, которому он серьёзнейшим образом объяснил, что его отец из-за своего неразумия не оставил ему ничего, кроме этих развалин на каменном склоне. Выслушивая это, мальчик пожимал плечами, глаза его метали молнии, он прикусил губы, чтобы не сказать какую-нибудь дерзость. Дон Мануэль между тем продолжал говорить о том, что благородное ремесло военного откроет для него путь к славе и счастью. Эти слова нашли отклик в душе мальчика, он поднял голову и быстро сказал:

— Да, дорогой дядюшка, я охотно стану солдатом, как мой отец!

— Хорошие слова! Когда ты достигнешь соответствующего возраста, я употреблю всё своё влияние, чтобы ты получил хорошее место в армии Его Величества. Я очень надеюсь, что ты добавишь славы своему древнему роду!

— Можете положиться на меня, — медленно и торжественно проговорил Хуан, потом поднял голову и продолжил скороговоркой, — кроме имени Хуан отец также дал мне имя Родриго, которое носил и Сид Кампеадор; наверное отец хотел показать…

— Замолчи мальчишка, — перебил его дон Мануэль, прервав тем самым единственные откровенные слова, которые Хуан когда-либо произносил в его присутствии.

Он сделал это с тем же хладнокровием, с каким крестьянин грубым башмаком давит в траве светлячка. Имя Родриго тебе дали не в честь твоего Сида или прочих героев пошлых романов. Твой отец назвал тебя так в честь какого-то своего сумасшедшего друга, о котором надо стараться знать как можно меньше.