Дебора Алкок - Испанские братья. Часть 1

В Алькале же у Хуана возник интерес к учёбе. Конечно, его мало интересовал учебный курс, но зато в университетской библиотеке были все книги, написанные на его родном языке, а их во времена расцвета испанской литературы было написано немало. Он начал с посвящённых истории его родины стихов и романов, и прочёл их все до единого. Читал исторические и научные труды, не отвергая ничего, кроме, пожалуй, теологии. С особым вниманием он читал то, что относилось к Новому Свету, куда он мечтал однажды попасть. Он старательно посещал лекции, даже выучил латынь, чтобы иметь возможность читать то, что имелось только на этом языке. Таким образом, к концу четвёртого года обучения он почерпнул массу полезных знаний, из которых особенно ценным было умение устно и письменно излагать свои мысли на чистейшем кастильском наречии.

Шестнадцатый век даёт много примеров таких людей, — немало из них испанцы, — людей большого ума и разностороннего образования, которые, посвятив себя военному ремеслу, тем не менее, владели пером не хуже, чем мечом. Они не только совершали подвиги, но и описывали их потом с большой наглядностью.

Среди знакомых Хуана любили, ибо гордость его никого не оскорбляла, а горячий темперамент уравновешивался добротой. За всё время пребывания в Алькале он трижды дрался на дуэли. Одна дуэль состоялась потому, что надо было наказать студента, который назвал его брата «донной Шарлоттой», две другие — из-за того, что ему делали двусмысленные намёки о прошлом его отца. Ещё он поколотил студента, который казался ему слишком низкого происхождения для того, чтобы удостоить его вызова на дуэль, только за то, что тот, когда Карлос получил приз на диспуте, заявил: «Дон Карлос Альварес соединяет в себе гения и трудолюбие, как и подобает тому, кто является сыном собственных добродетелей». Позднее, когда этот студент должен был покинуть университет из-за своей бедности, Хуан тайно пробрался в его комнату и положил ему в молитвенник четыре золотых дуката, без которых ему самому было очень трудно обойтись.

С гораздо большими внешними успехами, но и с большими потерями для души протекала учёба в университете для Карлоса. Почти все свои дни и многие ночи он проводил за чтением научных трудов весьма сомнительной школы. Его неиспорченный юный дух, как свежая вода в пустыне, изливался на все пункты и параграфы схоластической теологии (которая на деле не что иное, как плохая метафизика) и неизбежным следствием этого было то, что он запутался в сети каверзных утверждений и оказался в тупике.

Изучение Карлосом казуистики имело ещё худшие последствия — оно означало в прямом смысле осквернение и унижение. Очень печально с большим трудом делать шаг за шагом по дороге, которая ведёт в никуда, но гораздо хуже, когда на дороге к ногам путника пристаёт грязь.

Карлос являлся для своих преподавателей превосходным сырьём, из которого с успехом можно было сформировать великого церковника. Он пришёл к ним пятнадцатилетним мальчиком, невинным, честным, исполненным любви и доброты. Талантами он был наделён весьма незаурядными. Он легко воспринимал всё, чему его учили, был остроумен и ироничен, что позволяло ему найти путь во всех хитросплетениях схоластической науки. И надо отдать должное преподавателям, которые оттачивали его духовное оружие таким образом, что его темперамент обретал остроту сабли Саладина, которая рубит надвое подброшенный в воздух тончайший газовый платок.

Найти истину, думать по истине, говорить истину и по ней поступать — такой цели перед ним никто не ставил. Ему всегда говорили, что надо достигать более выгодного, но не истинного, выгодного для церкви, для семьи, для него самого, наконец. У него было живое воображение, он был остроумен и находчив, и поэтому быстро находил выход из любого двусмысленного положения. Сами по себе эти свойства хороши, но очень опасны, когда притупляется чувство истины. Карлос был робок, как это часто бывает с богато одарёнными натурами. В суровом шестнадцатом веке, пожалуй, только церковь предоставляла возможность несмелому утончённому человеку не только избежать унижения, но и добиться славы и известности. На службе церкви умная голова могла забыть о слабости нервов. Власть, слава, богатство в избытке доставались служителю церкви без того, чтобы он покинул келью или часовню или чтобы хотя бы увидел оголённую саблю или заряженный мушкет, имея в виду, конечно, что его острый ум умеет направлять сильные руки, которые поднимают меч, или лучше сказать, направлять действия коронованной головы, что этими руками повелевает.

Может быть, в этом университете даже были студенты (установлено, что несколькими годами раньше это имело место), которые ставили перед собой другие цели и изучали другие науки, не те, что должны были привести Карлоса к власти в мире, к славе и к успеху. Эти молодые люди на деле стремились постичь истину, поэтому от трудов учёных и отцов церкви они обратились к текстам в оригинале. Но эти «библеисты», как их называли, были очень малочисленны и не получили признание. За время своей учёбы Карлос ни разу с ними не столкнулся.

Изучение греческого и древнееврейского языков попало в немилость. Этих языков коснулся ветер проклятия, связанный со всем тем, что испанские католики называли одним словом — «ересь». Карлосу никогда не приходило в голову хоть на шаг сойти с проторенного пути, по которому он шёл впереди чуть ли не всех своих целеустремлённых единомышленников.

Оба брата, и Хуан, и Карлос, в какой-то степени ещё верили в свою детскую мечту, хотя их расширившиеся познания принудили их внести в неё некоторые коррективы. Что касается Карлоса, то он уже не мог с прежней убеждённостью верить в существование Эльдорадо. Но он, как и Хуан, был решителен в своём намерении раскрыть тайну судьбы своего отца, — или пожать руку живому, или найти его могилу. Любовь братьев друг ко другу, их взаимное доверие с годами только крепли и являли собой трогательную картину. Их случайные поездки в Севилью и проводимые там же каникулы вносили разнообразие в их монотонную студенческую жизнь и не остались без важных последствий.

Было лето 1556 года. Карл Великий, в недавнем прошлом ещё король, сложил тяжелое бремя власти и направился в прекрасный Сен-Жюст. Теперь дону Хуану, молодому, сильному, полному надежд, предоставлялось долгожданное место в армии испанского короля Филиппа Второго.

Братья сидели за своим последним совместным ужином в столь любимой, хоть и не слишком уютной комнате в Алькале. Хуан отодвинул бокалы, которые Карлос охотно наполнил бы ещё раз, и углубившись в свои мысли, играл кружочком лимона.

— Карлос, — сказал он наконец, не глядя на брата, — не забудь о чём мы говорили, — и тихо, очень серьезным тоном добавил, — так пусть и ты не будешь забыт Богом.