Кейт Куинн - Змей и жемчужина

— Какой талант к искусству подражания, — грубо сказала я. — Вам следовало бы стать не кардиналом, а фиглярствующим лекарем-шарлатаном. Одним из тех, кто проделывает на сцене всякие театральные трюки, чтобы всучить легковерным знахарские снадобья.

— Каждый служитель церкви во многом подобен такому лекарю-шарлатану, — нисколько не обидевшись, сказал он. — Знаете, сколько театральных трюков мы используем, когда служим мессу? И не надо креститься — подозреваю, что девушка, которая способна смеяться, когда поднимают Святые дары, не опасаясь при этом погубить свою бессмертную душу, может по достоинству оценить театральное представление.

Он легко, кончиком пальца, дотронулся до локона, упавшего мне на щёку. Я, сердито нахмурившись, подняла руку, как бы предупреждая его о новой затрещине, и он проворно отдёрнул пальцы и, взмахнув рукою, превратил свой жест в приглашение сесть рядом с ним на садовую скамью. Он сел, я осталась стоять.

— Стало быть, вы увидели меня в церкви, захотели меня и решили заполучить? Всё так просто?

— Плотское желание — самая простая вещь на свете, — отвечал он. — Каждый мужчина в той церкви возжелал вас, когда вы выбежали на улицу, смеясь над этим чихающем священником, но только мне хватило дерзости попытаться вас заполучить.

— Да ну? — Я надменно усмехнулась — точь-в-точь как моя сестричка Джеролама. — И как же вы это проделали?

— Ваш ротик похож на жемчужину — вы это знали? Маленький, но совершенной формы. Я расспросил свою добрую кузину, Адриану да Мила, и она разузнала, что ваши братья подыскивают вам мужа. Было нетрудно предложить им кандидатуру её сына Орсино. А тот сразу понял, что это сулит ему изрядное продвижение в его будущей карьере.

— Не может быть. — Ноги мои подогнулись, и я вдруг села на мраморную скамью подле фонтана. Каменная нимфа весело резвилась в его струях, смеясь надо мной. — Не мог он так со мной поступить.

— Это довольно распространённая практика. — В глубоком, низком голосе кардинала всё ещё звучало веселье, однако его тон стал мягче, и он, похоже, перестал улыбаться. Точно я не знала — я не могла заставить себя взглянуть на него. — У моей последней любовницы было три мужа подряд, и каждый последующий сговорчивее, чем предыдущий. Она была респектабельна; имела положение в обществе — и дети, которых она родила мне, пользуются моим покровительством.

— Дети? — Мой вопрос прозвучал глупо. Я посмотрела на арку, через которую удалился грубый молокосос Хуан. Ну, разумеется. Кардинал, ничтоже сумняшеся делающий непристойное предложение женщине, которая только вчера вышла замуж, не постесняется родить с нею бастардов.

— У меня пятеро детей. — Он сел на край фонтана, как раз напротив меня, но не слишком близко. — Четверо здесь, в Риме, три сына и дочь. И одна дочь в Испании, которую я сейчас вижу редко, потому что она уже взрослая и вышла замуж.

И она наверняка старше меня. Не то чтобы это кого-то шокировало, напротив, это было обычным делом. Изотта Колонна, которая проплакала всю свою свадьбу, стояла в церкви рядом с шарообразным мужчиной шестидесяти четырёх лет. Три четверти девушек, с которыми я пересмеивалась на мессе, были выданы замуж за мужчин, по крайней мере, на двадцать лет старше их самих.

Девятнадцатилетний Орсино с его легко краснеющими щеками и голубыми глазами. Я думала, что мне так повезло...

Я посмотрела кардиналу прямо в глаза.

— Если вы так меня хотели, то почему не взяли этой ночью? — заставила я себя спросить напрямик. — Это же ваше палаццо, так что никто не пришёл бы мне на помощь. Вы могли бы сделать со мною всё, что пожелали.

— Моя дорогая девочка. — В его голосе снова зазвучал смех, словно пропитавший пирожное сладкий мёд. — Я никогда в жизни не брал женщину силой и не собираюсь начинать теперь.

Я вскочила на ноги.

— Тогда позвольте мне уехать домой!

— Ну, разумеется, — молвил он. — Ваш новый дом — это палаццо Монтеджордано, где вы будете жить со своей свекровью Адрианой да Мила. У неё вполне уютно — с нею живёт моя дочь; надеюсь, что вы с моей Лукрецией станете подругами. Она прелесть, и ей так часто недостаёт общества других молодых девушек. Ваш муж останется в своём поместье в Бассанелло, хотя меня бы не удивило, если бы он вдруг вернулся, чтобы проблеять извинения за свою трусость. Я тоже буду время от времени приходить в дом моей кузины, дабы ухаживать за вами.

Я презрительно опустила ресницы.

— А что, если я скажу «нет»? — Могла ли я сказать «нет»? Или же я попаду в ад, если брошу вызов кардиналу? О, Пресвятая Дева, кто бы мог подумать, что моё замужество так всё усложнит ?

— Пожалуйста, говорите «нет», и ничего с вами не случится. — Кардинал поднялся со своего места, шурша алым шёлком, и его высокий рост снова заставил меня почувствовать себя карлицей. — Собственно говоря, вы даже станете значительно богаче. У вас будет сговорчивый молодой муж — конечно, он жалкий бесхребетный трус, но всё равно он лучше этих сморщенных седых субъектов, которые ухитряются взять в жёны юных дев вроде вас. Вы познаете приятное чувство, которое испытывает девушка, когда знает, что за нею ухаживают ради неё самой, а не ради её приданого, и которое должны испытать все женщины хотя бы раз в жизни. — Он бросил взгляд на мои заплетённые в косы волосы под прозрачным покрывалом. — Я хочу сказать, до того, как они отцветут.

Я откинула голову назад и, глядя ему в лицо, медленно, высокомерно растянула губы в улыбке.

Уголки его губ приподнялись, и он прижал руку к сердцу, как будто моя улыбка пронзила его, точно стрела.

— И, — весело заключил он, — у вас останется шкатулка, полная всяких сверкающих вещиц — моих подарков. Мои бывшие любовницы могли бы вам рассказать, что я весьма искусен и щедр в выборе подарков.

— Мне не нужны ваши подарки.

— Тогда просто выбросьте их, — беззаботно молвил он и снова завладел моей рукой. — Единственное, чего я хочу, — это преподнести их вам, моя дорогая. Это называется — быть безумно влюблённым, потерять голову. Вы должны тоже испытать когда-нибудь это чудесное чувство.

Он повернул мою руку ладонью вверх и легко провёл губами по внутренней стороне моего запястья. Вернее, он бы сделал это, не вырви я руку.

— Не прикасайтесь ко мне, — предупредила его я. С тех самых пор, когда мне исполнилось двенадцать и я начала округляться, из девочки превращаясь во взрослую девушку, мужчины щипали, тискали и пожирали меня глазами. Пажи, лакеи, заполонившие улицы наёмные головорезы; частные учителя, которым полагалось давать мне уроки танцев и преподавать мне «Божественную комедию» Данте [29] Данте Алигьери (1265—1321) — великий итальянский поэт эпохи Возрождения, основоположник итальянского литературного языка. Главное произведение — «Божественная комедия», поэма в трёх частях. ; незнакомцы, которые словно невзначай старались прижаться ко мне слишком тесно, когда я выходила после мессы из переполненной церкви; даже священники, которым я исповедовалась. Причём каждый из них был уверен, что поглаживание и похлопывание сойдёт им с рук, и единственное, что могла сделать незамужняя девушка, — это как можно быстрее отойти украдкой, пока её не обвинили в предосудительном кокетстве. Но теперь я была замужней женщиной, и больше мне не надо было притворяться, будто я ничего не чувствую, когда меня пытаются лапать и щипать. — Не прикасайтесь ко мне, — повторила я, но голос мой дрогнул. «А можно ли говорить “нет” кардиналу?» — прошептал мне испуганный внутренний голосок.