Кейт Куинн - Змей и жемчужина

— Малый рост, по крайней мере, даёт нам, карликам, некоторые преимущества, — ответил я герцогу Гандии. — Даже в таком вот дурацком головном уборе я мог бы пройти в дверь, не пригибаясь. Вы уж, пожалуйста, постарайтесь не споткнуться о загнутые носы своих туфель и не упасть, а то с вами чего доброго растянется на полу и невеста, направляющаяся к своему жениху.

Я отвесил ему картинный поклон и прошёл мимо. Пожалуй, с моей стороны было неразумно грубить любимому сыну Папы, но моему ядовитому языку по-прежнему требовалось время от времени отбрить дурака, чтобы не потерять сноровки, и Хуан Борджиа отлично замещал в этой роли пьяных кабатчиков и неуклюжих кабацких шулеров.

Лукреция Борджиа должна была на своём пути в Ватикан проехать по улицам Рима, сопровождаемая в процессии этим фальшивым турком — своим братом, мадонной Джулией и целыми полутора сотнями римских дам, разодетых в пух и прах. Чтобы поглазеть на них, соберутся толпы народа, они будут обсуждать драгоценности и наряды и великолепие процессии, вытягивать шеи и надеяться на то, что им будут бросать монеты и подарки — до того момента, когда дочь Папы наконец скроется в Ватикане. Интересно, что собравшиеся в действительности думают обо всей этой пышности. Свита из сотен людей, сопровождающая невесту из семьи Борджиа, меж тем как большинство римских девушек сопровождают только родственники и друзья. Подаренные на свадьбу бриллианты и соболя и породистые лошади, меж тем как большинству девушек дарят лишь вышитые пояса или, быть может, отрез ткани на платье. Свадебное платье, стоящее пятнадцать тысяч дукатов, меж тем как большинство отцов, зарабатывающие, ну, скажем, двадцать пять дукатов в год, могут позволить себе разве что пару новых рукавов, чтобы освежить лучшее платье своей дочери.

Но, насколько я знаю настроение толпы, она будет довольна этой пышностью, ослеплена ею, а вовсе не оскорблена. Семейство Борджиа, по мнению всего света, включая тех, кто будет глазеть на процессию, самим Богом послано на землю, чтобы вести роскошную жизнь за массы и от имени масс. Их богатство и окружающая их пышность — это проявление Божьей воли.

Не желая быть раздавленным взбудораженной толпой, я вышел из палаццо через особый частный ход. Между палаццо Санта-Мария и Ватиканом уже существовал подземный ход, по которому Папа мог навещать свою любовницу и семью, и весь Рим обсуждал также и эту новость. По меньшей мере, три раза в неделю святой отец совершенно открыто отпускал свою свиту и приходил из своих папских апартаментов в палаццо, и тогда чисто женский мирок папского сераля превращался в обычную хлопотливую римскую семью: Джулия Фарнезе покрывала лицо Папы супружескими поцелуями, мадонна Адриана приказывала накрыть стол для ещё одного человека, а Лукреция вприпрыжку бежала за своей порцией отцовских объятий. Святой отец мог расслабиться как любой простой римский купец, сесть за хороший ужин рядом с красивой женой и толковой тёщей и любимой дочерью, спешащей налить ещё вина в его опустевший кубок. Простая, счастливая семейная жизнь; то, что крепко держит, своего рода наркотик даже самого могущественного человека во всём христианском мире.

Короткий подземный ход между палаццо Санта-Мария и Ватиканом не был освещён, но был замощён плитками и чисто выметен. Я шёл, касаясь плечом стены и считая ступеньки; одновременно я достал свои ножи и в темноте слегка постучал по лезвиям. То был новый набор ножей, подаренный мне его преосвященством Чезаре Борджиа на следующий день после того, как его отец взошёл на папский престол, и тогда же он предложил мне постоянное место телохранителя Джулии Фарнезе.

— Обвинение в убийстве с вас снято, — соблаговолил сообщить мне молодой епископ, развалившись за своим столом, его золотисто-рыжие волосы были взъерошены вокруг едва заметной тонзуры. — Но оно может возникнуть опять, если эти ваши короткие ручки совершат ещё одно увеселительное убийство. Понятно?

— Увеселительное убийство. — Я ухмыльнулся. — Это мне нравится.

— Постарайтесь вести себя так, чтобы не увлекаться. А для убийств, которые вы, возможно, будете совершать на работе, вам, наверное, захочется иметь вот это. — И он бросил на стол набор новых метательных ножей, сделанных по образцу моих старых, но на сей раз их было не четыре, а десять, десять отличных тонких клинков, длиной от всего лишь дюйма до полуфута. — Надеюсь, вы не будете воротить нос от этой толедской стали?

Он хотел, чтобы я со своей толедской сталью присутствовал нынче на свадьбе его сестры.

— Я буду держать вас поблизости, — сказал он. — Вместе с остальной охраной, стоящей у престола Его Святейшества. Есть те, кто выступает против этого брака Лукреции, так что смотрите в оба.

Я кивнул. На свадьбе дочери Папы будет присутствовать весь цвет римской знати, а так же знати полудюжины других городов: Феррары, Милана, Мантуи, Венеции, Флоренции, и среди них будет множество врагов Борджиа. Если кто-нибудь из них решит отделиться от толпы гостей с намерением убить, когда жених и невеста будут произносить свои брачные обеты, вокруг Папы сразу сомкнётся круг стражи, но моей целью была защита других возможных мишеней — Лукреции и Джулии.

— Две ярких звезды на небосклоне Борджиа, — произнёс я с манерной медлительностью поэта и тут же громко посмеялся над собой за этот нелепый полёт фантазии. Слишком много поэзии; слишком много ночных бдений, когда я переводил стихи провансальских трубадуров из томика, недавно найденного мною в библиотеке. «Назад к римлянам», — пообещал я себе, взбираясь по удобным низким ступеням к частному входу в Ватикан. Записки Цезаря о галльской войне; эта простая, без выкрутасов латынь могла из кого угодно выбить вычурную поэтическую дурь, а в библиотеке палаццо Санта-Мария имелся том «Commentarii de Bello Gallico» [68] «Записки о галльской войне» (лат.). с роскошными гравюрами. Ещё больше, чем толедские клинки, спрятанные в моём поясе, за голенищами сапог и в потайных ножнах у запястий, меня интересовали хорошие книги.

— О Боже на небесах, Боже на небесах, спаси нас от этого ужасного дня! — донеслось до меня горестное бормотание, когда я входил в апартаменты, которые Папа велел перестроить для себя из старых и затхлых покоев Ватикана. — Gott in Himmel [69] Боже на небесах (нем.). , это конец, это конец всему!

— Герр Бурхард, — приветствовал я папского церемониймейстера. — Что с вами? Что вас так беспокоит?

Низенький немец, одетый в пыльную чёрную сутану и квадратную шапку, нахлобученную на торчащие курчавые волосы, помахал зажатыми в кулаке листками со списками.

— Просто-напросто конец всякому порядку и благоразумию на земле, вот и всё! Gott in Himmel!