Маргарет Грэм - Война. Истерли Холл [litres]

– Оп-пля, – вода потекла из отверстий на месте носа по его лицу. Эви подумала, что он не будет выглядеть так же с носом.

Вероника и ее подруга леди Маргарет, которая помогала ухаживать за больными, оправляющимися после лицевых повреждений, бежали по направлению к ним с кучей полотенец, которые они плотно обмотали вокруг Эви, не трогая только ее руку.

– Матрона позволила нам уйти, хотя дел очень много. Я заплачу за это, попомни мои слова, – кричала Вероника, перекрикивая прибой и ветер. Все это время, что они терли кожу Эви, ей становилось все теплее, но вместе с этим росла и боль.

Она сказала:

– Мне надо было поспать. Я запуталась, – она взглянула на море. Его не было. Его? Его?

Леди Маргарет сказала в ответ:

– Помню те времена, когда я «запуталась» после голодовки и суфражистской кампании. Я думаю, ты просто крайне расстроена, взволнована и устала, как и я тогда.

Младший капрал Самюелс взял полотенце из той груды, что Вероника бросила на землю, и кинул одно Рону, сидевшему на песке. Они оба досуха вытерли головы и перебросили полотенца, мокрые насквозь, через плечо.

– А ну-ка, приятель, – сказал Стив, поднимая Рона на ноги. В одной руке Рон держал свою деревянную ногу. Леди Маргарет взяла их одежду, и вместе они медленно побрели к «Роллс-Ройсу», который был припаркован рядом с пляжем на безопасном расстоянии. Самюелс сказал:

– В следующий раз лучше запутайся поближе к дому, Эви. Пруд был бы в самый раз.

Она вновь посмотрела на море, слушая крики чаек, чувствуя ветер и холод. Она сказала:

– Спасибо, что спасли меня. – Она думала, что действительно имела это в виду, но не была уверена.

Они поехали в Истон, усевшись на сухие полотенца в автомобиле, который вела леди Маргарет, мимо шахтерского поселка, прямо к дому родителей Эви у перекрестка Висельников. Ее мама и Тим были уже там, печь была затоплена. Послали за доктором Николсом. Он был в Фентон-Хаусе, рядом с Ньюкаслом, и готов был вправить ей плечо, которое, как заявила леди Вероника, было вывихнуто. Они решили, что доктора Нэрнса лучше не просить, потому что в этом случае либо он, либо Эви не доживет до рассвета.

Рон Симмонс сел рядом с Эви на диван, завернутый в одеяло.

– Что нам теперь делать? Как восстановить Эви на работе? Леди Вероника, что вы скажете?

Вода из отверстий на его лице все еще текла, и он прикрывал их платком, который дала ему мама Эви.

– Но дело не только во мне, вы же понимаете? – сказала Эви. Ее мать сидела рядом с ней и держала за руку так крепко, как будто теперь не отпустит уже никогда. – Как мы можем защитить миссис Мур и всю больницу от твоего отца, Вер? Как мы можем экономить так, как он того хочет?

Леди Вероника собирала полотенца и складывала их, чтобы потом отдать в прачечную в Истерли Холле. Она дала Эви седативное средство, потому что боль пронизывала все ее тело. Леди Маргарет сидела за столом, раскладывая полоски ткани, которые предназначались для следующего коврика миссис Форбс. Наконец Вероника ответила:

– Стив рассказал нам обо всем, что слышал, и Ричард сейчас работает над этим, но нам всем нужно поразмыслить, как быть. Всем , Эви, не только тебе. И еще нам обязательно надо как-то вернуть назад и доктора Николса тоже, хотя сейчас главным для нас всех стало просто пережить ожидание. Так же, как и для всех остальных.

– Говоря о времени, о котором мы совсем забыли, – произнесла леди Маргарет, глядя на часы. – Мне нужно возвращаться к своим пациентам, правда надо. Перевязки, вы понимаете. Мох помогает снять боль, но им приятно, когда их посещают те, с кем они были знакомы, особенно майору Гранвиллю, – она покраснела.

Мать Эви тем временем наливала чай, достав лучший фарфор.

– Сейчас – время для чашечки чая, и не суетитесь, все будет хорошо, – сказала она. Все рассмеялись. Но все они сейчас были так далеко отсюда, понимала Эви, где-то глубоко под водой, в непрестанных поисках.

Вероника получила боевое снаряжение Оберона 28 апреля, в тот же день, когда семьям нескольких призывников пришли письма, что те пропали во время боевых действий и считаются погибшими. Их снаряжение пришло вместе с письмами. Младший капрал Самюелс взял на себя руководство Истерли Холлом и отнес посылку в комнату леди Вероники и Ричарда. Он ничего не сказал, просто отсалютовал и вышел.

Вероника настояла на том, что разбирать его вещи будет она. Ее пальцы никак не могли справиться с сухой и растрескавшейся кожей лямок рюкзака. Грязь из-под Нев-Шапель рассыпалась на ковер. Она достала сменную форму Оберона, его ботинки. Они пахли войной, чем-то мерзким. Ботинки не были зашнурованы. Почему? Их давно не надевали? Его письмо к ней, написанное накануне битвы, тоже было здесь. Его не отправили. То есть никто не думал, что он погиб? Или его просто пропустили?

Она прочла его. Он писал о Вейни, их няне, и о матери, как она любила его, и о том, что он, наконец, смог усвоить их уроки честности и ответственности. В конце он сказал о своей любви к ней и пожелал ей счастья с Ричардом, который, по его словам, был замечательным человеком. Подпись гласила: «Вечно любящий тебя брат, Об».

На самом дне вместе с шарфом, который связала ему Энни, и запасными носками, с которыми, как вспомнила Вероника, так долго сражалась Эви, лежал его дневник. Она посмотрела на Ричарда, который сказал только:

– Решать тебе.

Пока она читала последнюю запись из дневника, Ричард проверил ботинки Оберона и потянул за каблук, который не шелохнулся. Он казался довольным. Он сказал:

– У него есть компас, в противном случае он был бы в одном из каблуков. У него вполне есть шанс вернуться, если…

Вероника перебила его:

– Послушай, Ричард. Послушай это. «Конечно, солнце встает и садится вместе с ней, но если она счастлива и любима, то чего еще желать? Полагаю, этим и велика любовь – она не требует удовлетворения для себя. Господи, прошу, пусть он переживет этот кошмар, и я смогу помочь ему в этом. Для ее блага».

Ричард протянул руку и забрал у нее дневник.

– Думаю, нам не стоит его больше читать. Нам этого знать не нужно.

Вероника посмотрела на свои руки и на грязь, засыпавшую ей юбку. Она не плакала уже несколько дней, но на этот раз не удержалась.

Близ Нев-Шапель, 20 марта 1915 г.

Джек и Оберон тащились впереди Роджера и Саймона. Немецкие уланы, кавалеристы, которые, видимо, потеряли своих лошадей, отняли их рюкзаки и сняли все шнурки и тесемки, даже ремни, и свалили их в большую кучу. Капитан Брамптон оставил при себе свои кожаные подтяжки и ремень, как подобало офицеру, чтобы его уважали, или, может, боялись? Немцы сняли со всех солдат часы, но Оберон свои сохранил.

Дождь моросил все так же, как и несколько часов назад, когда их схватили; их пинками привели в сознание, когда нашли рядом с воронкой от снаряда, залитых по уши грязью и кишками, под жужжание мух, которые кружили над телами и закрывали небо. Джек на секунду подумал, что он был на лугу, где роились пчелы. Кажется, Эви в письме говорила о пчелах? Что-то про медовый кекс? Очередной пинок под ребро вернул его в сознание, где стояли грохот и вонь.