Борис Бартфельд - Возвращение на Голгофу

Все это стало понятно Орловцеву гораздо позже, в тридцатые годы. А в четырнадцатом году, накануне войны, он чувствовал только сильнейшее внутреннее напряжение, страстное желание защитить Родину, но вот рационального объяснения происходящему дать не мог. Повинуясь неодолимой исторической неизбежности или все-таки столь же неодолимой силе рока, огромные народы шли к войне, как стада баранов на бойню, не в состоянии осознать весь ужас предстоящей катастрофы. А царь с кайзером до последнего дня обменивались в телеграммах любезностями:

«Милый Вилли!»

«Дорогой Ники!»

Тем временем за окнами их дворцов маршировали мобилизованные полки.

И снова:

«Милый Ники!»

«Дорогой Вилли!»

Так и въехали во всемирную бойню, не разнимая братских объятий.

А если бы Россия не вступилась за Сербию после убийства австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда и его жены? Не объявила или в последний момент остановила бы мобилизацию? Избежали бы войны, спаслись? Но тогда Германия, раздавив за два месяца Францию, всё равно двинулась бы расширять жизненное пространство на Восток, на Россию. И тут уже войны было бы не избежать, на этот раз без сильного союзника. Теперь это подтверждалось и тем, что такая же схема была разыграна Гитлером в начале нынешней войны. В этот раз Россия была изолирована и не могла вмешаться в ситуацию: ни Франция, ни Англия накануне войны не пошли на сближение с Россией. Мучительные дипломатические манёвры закончились не объединением против Гитлера, а договором с Германией.

И что же? Францию легко раздавили, на сей раз ей не помогли ни русские, ни англичане, да и у неё после прежней Великой войны не оказалось духа к сопротивлению. В результате к 1941 году Франция и другие европейские страны с их мощной военной промышленностью были уже оккупированы, и теперь их ресурсы работали на Гитлера. Россия несла бремя войны практически в одиночку до открытия второго фронта, случившегося всего три месяца назад — 6 июня 1944 года.

Но тогда, в 1914-м, ту войну можно было выиграть союзными усилиями в первый же год, не доводя страну до хаоса и отчаяния, до отрицания всякой возможности царской, да и любой другой цивилизованной власти?

И здесь Штабному виделась перспектива успешного исхода. Сражения в августе и начале сентября 1914 года на полях и дорогах Восточной Пруссии, участником которых он был, могли закончить войну победоносно для России и союзников. Но вместо победы — горечь поражений, жестокий разгром Наревской армии Самсонова и спешное отступление Неманской армии Ренненкампфа. А возможность победы была! В этом Штабной теперь был уверен. Сотни раз он анализировал ход тогдашней кампании и находил явные пути к победе в Восточной Пруссии. А вслед за этой победой открывалась дорога на Берлин. И уже никакая переброска немецких войск из Франции в междуречье Вислы и Одера не спасала Германию.

Те два далёких дня, 20 и 21 августа 1914 года, могли стать спасительными для России. Да они и стали спасительными, но только для Франции, для Парижа. После сражения под Гумбинненом германский генеральный штаб срочно перебросил два корпуса и кавалерийскую дивизию от почти окружённой столицы Франции сюда, в Восточную Пруссию. И Париж, висевший на тоненьком волоске, благодаря русским все же устоял. А ведь с падением Парижа в августе 1914 года рухнула бы и Франция. Россия осталась бы одна против Германии. Реальной военной помощи Англия на далёком сухопутном восточном театре войны оказать не могла. В отличие от большинства русских военачальников, жаловавшихся на раннее начало наступления в Пруссию ещё до полного завершения мобилизации, Орловцев считал правильным нанесение стремительного удара, пока главные силы немцев направлены против Франции. Да и сил двух русских армий для этого вполне хватало. Не хватало чего-то другого, и дело упиралось не в солдат и полковых офицеров: провалилось высшее командование и службы тыла.

Не вмешайся командующий армией Ренненкампф в сражение под Гумбинненом на самом его исходе, не останови наступление частей корпуса Епанчина, а пусти в решительное преследование всю мощь кавалерийских дивизий и корпусов, выскочили бы русские на плечах убегающих немцев к Висле. А там подключилась бы и совсем ещё свежая армия Самсонова. И где бы оказалась воинственная Германия к концу сентября?

Война не успела бы высосать соки из России, остались бы силы на реформы и преобразования, на спокойный переход к ограниченной, а затем и конституционной монархии. И не случилось бы страшных трагедий в судьбе Родины. Да и эта — нынешняя Великая война не случилась бы. Война, которая поглотила своим чёрным чревом жизни нескольких поколений, стала больше, чем жизнь, а потом стала и больше смерти, стремясь стать всеобщей смертью — концом человечества.

Иссохший гриб рассыпался в его руке в труху. Это заставило Орловцева очнуться. Занятый своими мыслями, он давно уже вышел из молодого сосняка и теперь брёл по старому лесу. Здесь под большими деревьями среди жёсткой травы желтели шляпки тех же маслят, но уже переросших, червивых и дряблых.

Так и Россия с её трёхсотлетней монархией Романовых за годы той войны зачервивела, одрябла и рассыпалась в труху при первом же толчке революционной массы в феврале семнадцатого года.

Штабной сорвал пучок травы, отёр руки и двинулся в расположение, откуда уже слышались звуки ожившего штаба и гул машин. По дороге пришлось выбросить добрую треть собранных грибов. Ему подумалось, что подобное бывает не только с грибами, но и с идеями, когда они без разбора приходят в бесшабашные головы и бездумно реализуются, превращая в труху жизнь народов. На опушке он остановился, так ему не хотелось уходить из этого умиротворенного места. Всего несколько шагов, и ты снова окружён войной, её трагедиями, поражениями и победами, которые порой горше поражений. Ведь победы в этой войне наполнены горечью и слезами. А в этом леске благословенное, позднее лето. Он и забыл, что в прифронтовой полосе могут быть такие места, где нет ни одной воронки от снарядов, земля не изрыта гусеницами танков и не усыпана гильзами, как желудями поздней осенью под кроной старого дуба.

Серебряное кружево паутины, растянутое между двумя веточками сосенки, сверкало на солнце алмазными капельками росы и едва подрагивало перед его глазами. Сбоку в ожидании добычи затаился паук. Орловцев поразился: тридцать лет назад в самые первые дни войны в подобном же перелеске, только уже по ту сторону германской границы, он так же следил за паучьей сетью. Вспомнил он и яркую нахальную муху, бездумно попавшуюся в сеть паука. Как будто все это уже с ним происходило. Словно подтверждая это, небольшая муха подлетела к пауку. Но вместо того, чтобы запутаться в растянутой паутине, она бесцеремонно уселась на его спину, стала теребить ее лапками и хоботком, будто что-то засовывала в тело паука, вдруг ставшего беспомощным. Орловцев рассмеялся. Оказывается, есть способ, как расправляться с паучьим племенем, избегая расставленных сетей, умом и силой навязывая злодеям свою волю. Да, умом и силой! С этими мыслями Орловцев решительно зашагал в расположение штаба.