Мег Уэйт Клейтон - Последний поезд на Лондон [litres]

– Если эти действия были спонтанными проявлениями ярости толпы, то германскому правительству следовало наказать лиц, преступивших закон, и возместить ущерб пострадавшим, – сказал он. – Однако правительство Германии поддержало преступное деяние, издав декрет, который объявляет самих евреев виновными во всех причиненных им бедах и облагает их штрафом в размере восьмидесяти четырех миллионов фунтов. И, что страшнее всего, германское правительство начало арестовывать еврейских мужчин в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет.

Тут оратор заметил, что вовсе не желает нагнетать ужасы, однако уважаемые члены парламента должны понимать, что арестованных отправляют в так называемые трудовые лагеря, где те, работая по семнадцать часов в сутки, получают рацион, недостаточный, чтобы прокормить и ребенка, и к тому же подвергаются пыткам. Каким именно, оратор предпочел не уточнять. Хелен тоже предпочла бы не знать этих подробностей, но, увы, ей пришлось ознакомиться с ними еще раньше, и теперь она не понимала, зачем щадить деликатные чувства парламентариев, когда есть возможность повлиять на принятие ими решения – спасать или не спасать чьи-то жизни.

В десять вечера министр внутренних дел Гор подошел наконец к вопросу о «Киндертранспорте»:

– Виконт Сэмюэль, представители иудейской общины и ряда других религиозных организаций обратились ко мне с интересным предложением. Оно опирается на опыт военных лет, когда Британия давала приют тысячам бельгийских детей, что помогло спасти эту нацию от полного уничтожения.

– Тех детей привозили сюда вместе с родителями, когда родители были, – шепнула Хелен Норману.

Норман наклонился к ней так близко, что его дыхание защекотало ей ухо, и шепотом ответил:

– Человека всегда легче склонить к тому или иному шагу, если дать ему понять, что у его поступка есть прецеденты.

– Делегация считает, – продолжал Гор, – что мы без всякого риска для нашего населения можем и сейчас дать приют большому числу детей из Германии, обеспечив их из фондов самой делегации, а также за счет пожертвований благотворителей. Все, что министерству внутренних дел потребуется сделать, – это оформить соответствующие визы и облегчить въезд беженцев в страну. Подобное решение даст нам возможность спасти юное поколение большого народа, а также прекратить страдания их родителей. Разумеется, придется принять определенные меры, чтобы предотвратить проникновение в Британию разного рода нежелательных элементов под видом беженцев. С этой целью правительственные органы должны будут проверить обстоятельства отъезда с родины каждого взрослого беженца, что, несомненно, вызовет определенную задержку. Однако детей, причем в большом количестве, мы сможем впустить в страну без всяких проверок.

За выступлением Гора последовала изматывающая дискуссия: выдержат ли британские налогоплательщики бремя дополнительной финансовой ответственности за детей-беженцев? Не следует ли ограничить их число? А как быть с чехами? С испанцами?

Мистер Дэвид Гренфелл высказался так:

– Нельзя позволить великому и богатому германскому народу ободрать евреев как липку и выбросить их за границу со словами: «Нам они не нужны, заберите».

Но после бесконечных словопрений на голосование все-таки был поставлен главный вопрос: ввиду все нарастающей остроты проблемы беженцев готов ли парламент поддержать объединенные усилия разных стран, включая Соединенные Штаты, по выработке общей политики временной иммиграции детей из Рейха?

– Объединенные усилия? – повернулась к Норману Хелен. – Но в том-то и дело, что никто не спешит объединяться.

– Но никто и не спешит высказаться против…

Услышав на лестнице шаги, Штефан выпрыгнул из постели, схватил со стула пальто, ботинки и полез на крышу. Вальтер, который тоже спал полностью одетым – из-за холода и просто на всякий случай, – схватил кролика Петера и молча побежал в комнату мамы, где, как у них было заведено, шмыгнул к ней под одеяло. Хлипкая входная дверь распахнулась под натиском незваных гостей, которые, ворвавшись в квартиру, начали светить во все стороны фонарями, такими мощными, что окно в комнате Штефана вспыхнуло так ярко, словно электричество зажгли прямо там, хотя нацисты были еще в гостиной.

– Где парень? – хрипло рявкнул один из них.

Значит, они уже у мамы, ведь она даже с помощью Штефана не может так быстро встать и пересесть в кресло.

Штефан присел на корточки и замер. Пальто и ботинки он держал в руках. Тонкий слой ночного льда таял под его ногами, холодная жижа пропитывала носки.

– Что ж, возьмем вместо него мальчишку, – повторил тот же голос.

Даже нацисты не станут причинять боль умирающей женщине и ее маленькому сыну, твердил себе Штефан, протягивая руку к приоткрытой оконной раме и тихонько закрывая ее за собой. Последнее, что он услышал, – это голос мамы двумя комнатами дальше. Она говорила, что не знает, где он, скорее всего, в лагерях. Мама лгала, рискуя собственной жизнью, в надежде, что они поверят ей и уберутся раньше, чем Вальтер успеет что-нибудь сказать, но тот молчит то ли от страха, то ли от храбрости, то ли от того и другого вместе. Соблазн влезть в окно и сдаться, чтобы они оставили в покое маму и Вальтера, был велик, но Штефан удержался. Он обещал маме. Она твердила, что без его помощи им не выжить. Только он может вытащить их из Австрии. У нее нет на это сил, а Вальтер еще слишком маленький, вот почему необходимо, чтобы Штефан оставался живым и на свободе. Вальтер обещал, что они с Петером будут заботиться о маме. Конечно, он еще малыш, но уже такой умница. Научился выносить за мамой судно. Помогать ей с одеждой. И вообще делать много такого, чего от пятилетних мальчуганов никто не ждет.

Штефан крадучись перебрался на другую сторону крыши, туда, где под окном его бывшей спальни росло дерево – теперь его единственный путь на улицу.

По тротуару под ним вышагивал туда-сюда часовой с собакой. Когда они проходили через золотистый конус света от фонаря, уши пса вставали торчком, а его тень вытягивалась так, словно принадлежала существу из другого мира.

Штефан медленно отполз от края и юркнул за печную трубу, опасаясь, как бы собака не услышала звук его дыхания. Прижавшись к кирпичной кладке, он ощутил ее тепло и на миг даже почувствовал себя под защитой в тени трубы.

В небе не было ни звезды.

Натягивая ботинок, он разглядывал другие дымоходы на крыше, стараясь приучить глаза к почти полному отсутствию света. Кажется, из соседней трубы идет дым. Или нет? Он уже заканчивал шнуровать ботинок, когда услышал, как под ним распахнулось окно.