Мег Уэйт Клейтон - Последний поезд на Лондон [litres]

Конечно, ему не следовало здесь оставаться, он знал это, но тут было сухо и привычно. Да и куда еще ему идти? Больше всего на свете ему хотелось вернуться домой и лечь в кровать, не в ту, что в комнатушке наверху, которую он делил теперь с Вальтером, а в свою прежнюю кровать, с любимой подушкой, со свежевыглаженными простынями, в окружении знакомых вещей: книг, стола с пишущей машинкой и бумагами, – одним словом, вернуться в мир, где ему привычно было мечтать. А то, что происходит с ним, разве не кошмарный сон? Хорошо бы сейчас проснуться, встать, подойти в пижаме к столу и записать приснившиеся ему ужасы, из которых вышла бы такая захватывающая история, не будь они настоящими.

Он снял с крюка фонарь, который всегда висел под лестницей в подвале для какао. Луч фонаря можно направить от двери, да и погасить его будет быстрее и проще, чем лампу. Чутко прислушиваясь к звукам снаружи, он взялся за ломик и вскрыл один ящик.

Достав из джутового мешка с какао пригоршню бобов, он завязал мешок и закрыл ящик так, что никто и не заподозрил бы, что внутри не хватает одной горстки сырья. Кинул пару бобов в рот и стал жевать – твердые, горькие. Хоть бы вода была запить. Сколько у него, однако, желаний, и больших и малых.

Ссыпав бобы себе в карман, он едва успел повесить ломик на место, на соседний с фонарем крюк, как наверху раздались голоса, затопали ноги: пришли на смену рабочие. Вздрогнув, Штефан погасил фонарь и скользнул по приставной лестнице вниз, в подземелье. Когда наверху со скрипом начала отворяться дверь, он сообразил, что все еще держит в руке фонарь. Сунув его себе в карман, он понадеялся, что вошедшие не хватятся фонаря.

Встав на четвереньки, он пополз через тоннель дальше, обдумывая, где бы ему спрятаться. Вдруг в дальнем конце тоннеля кто-то крикнул:

– Сюда!

Затопали ноги. Нацисты обыскивали подземелье в поисках таких же беглецов, как и он сам.

Пятясь, он пополз к тому концу тоннеля, который вел от фабрики. Сердце колотилось так, что он боялся, как бы его не услышали.

Сапоги грохотали прямо рядом с тоннелем, всего в паре метров от Штефана.

Отто подхватил Иоганну на руки и расцеловал.

– Я хочу к маме, – пожаловалась малышка.

– Знаю, милая, – ответил дед. – Знаю.

Зофи, необычайно сдержанная, повзрослевшая с тех пор, как арестовали мать, спросила, удалось ли ему ее увидеть.

– Я получил точные сведения о том, что ваша мама в Вене, – сказал он. – Давай я закончу готовить обед.

– Это всего лишь кулайда, – протянула внучка.

Кулайда. Любимый супчик Зофи. Всякий раз, вернувшись от бабушки Бетты, Зофи обязательно рассказывала, как они с Иоганной ходили в курятник за яйцами и как потом бабушка распускала по одному яйцу пашот в каждую миску с супом.

– Иди лучше отдохни, Engelchen, – предложил дед. – Почитай что-нибудь.

На столе лежал томик «Калейдоскопа» Цвейга. Дед отнес его в спальню Кэте и спрятал в тайник под ковриком. Взамен принес «Записки Шерлока Холмса».

Зофи села за стол и погрузилась в тетрадь с графиками, не обращая внимания на Шерлока Холмса. Иоганна устроилась с ней рядом, палец во рту. Отто, встав к плите, включил радио: министр иностранных дел фон Риббентроп собирался в Париж – подписывать Франко-германское мирное соглашение; благодаря закрытию еврейских книжных магазинов рынок наводнило большое количество букинистических книг; для венских евреев только что одобрили комендантский час.

Зофи подняла голову от графиков:

– Когда маму отпустят?

Отложив шумовку, Отто опустился рядом с внучкой на стул:

– Ей придется дать обещание, что она не будет больше писать.

Зофи, нахмурив лоб, снова склонилась над уравнениями. Отто встал и подошел к плите: хорошо хоть, что у него не отняли последнюю радость – заботиться о внучках, быть им полезным.

Несколько минут спустя, когда Отто решил, что Зофия Хелена уже целиком ушла в свои математические дебри, она вдруг сказала:

– Но ведь мама писательница.

Отто сосредоточенно помешивал суп, наблюдая, как шумовка оставляет в густой массе след и как он постепенно становится нечетким и тает.

– Зофи, – начал он, – я знаю, что ту книгу дал тебе Штефан. Я знаю, как много она для тебя значит. Но сейчас она находится под запретом. И если я еще раз увижу ее у тебя в руках, мне придется отправить книгу в мусоросжигатель.

И тут, как нарочно, зазвонил телефон.

– Мне не нужна эта книга, – ответила Зофи. – После обеда я сама отнесу ее вниз и положу в контейнер для мусора. Обещаю.

Он кивнул – вот именно, так будет лучше для всех – и поспешил к телефону.

– Кэте Пергер? – услышал он.

Женский голос с трудом пробивался через треск помех. Что это, междугородний звонок?

– Кто это? – спросил Отто.

– Прошу прощения за беспокойство. Меня зовут Лизль Вирт, я тетя Штефана Ноймана. Вообще-то, я надеялась поговорить с Зофией Хеленой. Я звоню из Шанхая. Мне только что позвонила моя невестка из Вены и сообщила, что Штефан… За ним пришли, но он успел убежать, а теперь их заставляют переехать. Рахель спрашивает, может, Зофи знает, где сейчас Штефан…

– Пусть кто-нибудь другой поможет вам в поисках, – ответил Отто.

– Никто не знает, где он, – сказала женщина. – А Рахель… Даже горничной пришлось отказаться от помощи ей, ведь христианам запрещено работать на евреев. Она осталась с Вальтером. Ей очень трудно. Она подумала, что, может быть, Зофи знает, где Штефан… Ей самой не нужно этого знать, просто…

– Зофия Хелена не имеет никакого понятия о том, где сейчас находится Штефан, – произнес Отто.

– Моя невестка только просила передать ее сыну, где их теперь можно найти.

– А мою невестку только что арестовали из-за вас! Оставьте нас в покое!

Отто повесил трубку на рычаг. Его руки дрожали.

Зофия Хелена смотрела на него во все глаза:

– Я могу найти Штефана.

Иоганна тоже смотрела на деда. Вынув изо рта пальчик, малышка серьезно подтвердила:

– Зозо может найти Штефана.

Отто вернулся к супу. Его уже не надо было помешивать, но Отто успокаивала размеренность этого движения.

– Ты понятия не имеешь, где он, Зофи, – заявил он. – Ты будешь сидеть дома и готовиться к экзаменам, а когда твою маму отпустят, мы все уедем к бабушке Бетте. Твоей маме нельзя больше оставаться здесь. Когда ее освободят, мы уедем в Чехословакию.

Зофия Хелена выскользнула из постели, в которой лежала полностью одетая. Выдвинув из-под кровати шкатулку с секретами, она положила в нее книгу, которую читала, дожидаясь, пока в дальней комнате не заснет дед, – тот самый сборник рассказов Цвейга, который она пообещала отнести в мусор. Нельзя сказать, что она нарушила свое обещание, но и сдержать его до конца у нее тоже не вышло: с книгой в руках она спустилась вниз, обошла дом и встала перед контейнерами с мусором. Но когда настал решительный момент, она не смогла расстаться с книгой. «Калейдоскоп». Как часто она спрашивала себя, почему из двух томов Штефан подарил ей именно второй. Конечно, она могла бы просто задать ему этот вопрос, однако ей нравилась загадка, ей было приятно представлять ее себе в виде хитроумного узла, который она мысленно поворачивала то так, то этак, ища правильный ответ. Не исключено, что из-за названия. Он догадался, что ее привлечет само слово «калейдоскоп» и скрытые в нем смыслы – сближение обычных вещей, их умножение в полированных гранях, превращающих простоту в красоту.