Эми Хармон - Из песка и пепла

– Но как?..

– Альдо, – ответил Анджело коротко. – Я попросил его об услуге некоторое время назад. Просто на всякий случай.

– Я из Неаполя? – изумилась Ева так тихо, что услышал ее только Анджело.

– К югу от линии союзников никто не выдаст немцам никакой информации. Так что они не смогут проверить, правда ли ты та, за кого себя выдаешь.

– Вот только у меня нет неаполитанского акцента.

– Неважно. Ты говоришь по-итальянски. Немцы – нет. А даже если и говорят, ты сможешь их одурачить. У тебя всегда был великолепный слух, а немцам будет не до того, чтобы разбираться в акцентах.

Их негромкую беседу неожиданно прервала пара с детьми, которая зашла в купе и уселась напротив. Через пару минут к ним присоединился еще один грузный мужчина, занявший место справа от Анджело. Теперь им оставалось либо болтать о пустяках, что требовало слишком много труда, либо молчать большую часть пути. Еву это устраивало. Ей не нужно было говорить с Анджело. И сам Анджело тоже был не нужен. Сразу после приезда в Рим она намеревалась разыскать дядю Августо и остаться с ним, тетей Бьянкой, Клаудией и Леви до конца оккупации. Конечно, она была готова помогать Анджело в его работе с беженцами; за последние годы Ева стала неплохим подмастерьем типографа и продемонстрировала бы все, на что способна, если бы он нашел ей печатный станок. Но она совершенно точно не собиралась прятаться в женском монастыре, как Анджело предлагал ей накануне вечером.

Первые несколько часов пути прошли спокойно, но в Кьюзи в вагон поднялись несколько немецких офицеров и штатский переводчик с черной нарукавной повязкой, которая обозначала его принадлежность к фашистам.

– Documenti! – заорал штатский, и люди засуетились, вытаскивая паспорта. У Евы вспотели ладони и перехватило дыхание. Для поддельных документов всегда наступал час проверки, и теперь он выпал на ее долю. Альдо утверждал, что его фальшивки не знают равных. Что ж, скоро увидим.

В отличие от нее Анджело казался совершенно спокойным. Когда немец подошел к ним и потребовал бумаги, он лишь склонил голову в жесте, характерном для священников, и вложил паспорт в протянутую ладонь офицера.

Немец изучал его приблизительно вечность. Затем что-то сказал итальянскому переводчику – так тихо, что Ева не смогла разобрать слов, хотя свободно владела немецким. И наконец снова поднял подозрительные светлые глаза на Анджело, который выглядел ничуть не встревоженным этим досмотром.

В следующую секунду светлые глаза переметнулись к Еве и сузились еще больше. Немец почти ткнул ладонью ей в лицо:

– Документы?

Она послушно протянула ему паспорт – тот, который получила от Анджело всего несколько часов назад. Немец изучил его с такой же подозрительностью.

– Бьянко, хех? Интересно. У вас одна фамилия? – Последний вопрос был обращен уже к Анджело. Спутник немца поспешил его перевести.

– Она моя сестра, – солгал Анджело невозмутимо. А он отличный врун, подумала Ева.

– Sie ist meine Schwester, – повторил переводчик.

– Что-то не похожа она на твою сестру. Скорее уж на жену, – ответил немец.

Переводчик торопливо выплюнул по-итальянски слова, которые они и без того уже поняли.

– А ты, я думаю, дезертир, – продолжил немец. – Итальянский трус, который удрал от своих обязанностей. Никакой ты не священник.

– Она моя сестра, а я священник. Не солдат. И не дезертир. – Анджело закатал подол сутаны и постучал по протезу, привлекая внимание немецкого офицера. – Солдатом я никогда не был. Из одноногих лучше получаются священники.

Убежденный этой демонстрацией, хоть и не очень довольный ее исходом, немец с сопением вернул им документы и перешел к следующим жертвам. Во время проверки он был так сосредоточен на Анджело, что едва удостоил вниманием паспорт Евы – мазнул глазами по имени, да и только. Ева убрала документы в чемоданчик и наконец позволила себе выдохнуть. Поймав ее взгляд, Анджело улыбнулся одними уголками губ. В поезде у них не было никакого личного пространства, никакой возможности отпраздновать эту крохотную победу, но, когда Анджело внезапно стукнул Еву пальцем по носу, она машинально потянула его за мочку уха – старый бейсбольный сигнал, которому он ее однажды научил, – а потом сразу отвернулась к окну, чтобы он не мог заметить ее ответную улыбку.

Еву изумила легкость, с которой Анджело обнажил протез. Так было далеко не всегда. В детстве он заставил ее ждать полгода, прежде чем закатал штанину. Ева умирала от любопытства, но он упорно не хотел делиться секретом. В обмен на честь увидеть «потерянную ногу» ей пришлось читать Анджело признание за признанием, одну дневниковую запись за другой, и он слушал ее с таким вниманием, словно она была самым восхитительным человеком на свете.

Он давно уже так на нее не смотрел. По правде говоря, Анджело старался не смотреть на нее вообще. Даже сейчас его глаза были прикованы к окну, за которым пролетала сельская местность – мешанина цветов и форм, лишенная из-за скорости деталей и смысла и напоминающая скорее смазанное полотно, чем реальную жизнь. Глядя на нынешнего Анджело, легко было поверить, что мальчик, которым он когда-то был, тоже не имел ничего общего с реальностью.

Ева вытащила из саквояжа ручку и блокнот и открыла его на чистой странице, надеясь таким образом перестать коситься на Анджело и забыть о нем хоть ненадолго. Однако вместо этого ей вспомнилось, как она впервые услышала его имя.

Анджело. Анджело Вьянко. Белый Ангел.

Она сразу же его полюбила. Они оба испытали потерю, да, но горе Анджело было еще свежо, и он переживал его всей душой. Ева свое горе не пережила и не прожила. Возможно, в этом отчасти и заключалась трудность. Анджело еще в юные годы научился отпускать прошлое. Первые настоящие потери обрушились на Еву гораздо позже; позже – и все одновременно.

В детстве она не вполне осознавала утрату матери – и тем острее ощущала ее сейчас, когда осталась единственной из рода Адлер. Горькая ирония: в ее воспоминаниях мама всегда умирала, а вот отец не должен был умереть никогда. Обычное дело, если говоришь кому-нибудь «до встречи», сажаешь его на поезд, а он не возвращается. В глубине души все равно живет надежда, что однажды он вернется.

Поездка в Австрию была чистым безумием. Ева поняла это сразу же, как только услышала об отцовском плане, и он попытался утешить ее на свой манер.

Все будет в порядке. У тебя всегда будет Анджело. Он мне обещая.

В этом он тоже ошибался. У нее никогда не было Анджело – за исключением тех нескольких часов в Маремме. Воспоминание о рыбацкой хижине привычно отозвалось болью в груди.

– Ты все еще пишешь в этой старой тетрадке? – В голосе Анджело звучала улыбка.