Эми Хармон - Из песка и пепла

– Папочка! Это было отвратительно. Все равно что целоваться с устрицей! В жизни больше не поцелую ни одного мальчика.

– Правда? – перебил Анджело, изумленный такой разницей в их ощущениях.

– Совсем ни одного? – Камилло выглядел таким же ошарашенным.

– Нет! Зря мы это затеяли. Анджело мне как брат. А я ему сестра. Этого больше не повторится, папочка. Не волнуйся! А теперь можно я заберу своего друга? Ну пожалуйста! Я не хочу играть все каникулы в одиночестве.

– Анджело? – Теперь Камилло смотрел на него, испытующе вскинув брови.

– А? – Анджело не знал, что и думать. Чувства его были задеты не на шутку.

– Целоваться с Евой было все равно что с устрицей?

Анджело растерянно перевел взгляд с Камилло на Еву, затем обратно. Он не привык врать. Особенно Камилло. Следует ли ему сказать, что губы Евы ничуть не напоминали устрицу? Должен ли он признаться, что это были самые потрясающие пятнадцать секунд его жизни?.. Но тут Ева комично распахнула глаза и набычила голову, всем своим видом говоря: «Да подыграй ты, идиот!»

О… О!

– Гм-м. Ну, может быть, не совсем с устрицей… Но это было мокро и противно, да, – соврал Анджело. – Наверное, все равно что целоваться с бабушкой.

Ева захохотала, ни капельки не обиженная. Камилло бросил на дочь строгий взгляд, и она, продолжая смеяться, обхватила ладонями его лицо и расцеловала в обе щеки.

– Не волнуйся, папочка. Анджело мой брат. А теперь можно мы уже пойдем на пляж?

Это воспоминание вызвало у Анджело улыбку. Ева была так хитра, так убедительна. Камилло оставалось только вздохнуть и отпустить их гулять.

Однако до самого конца каникул их не оставляли наедине. Они больше не целовались, как будто заключили негласный уговор. Реакция старших родственников была предельно ясна: если они хотели остаться в жизни друг друга, с поцелуями следовало покончить.

Они никогда не обсуждали этот случай. Никогда не признавались друг другу, что это был прекрасный первый поцелуй, драгоценное воспоминание. Но еще много лет после того события, стоило кому-то упомянуть устрицы, они ухмылялись и обменивались взглядами. Они обменивались взглядами, и в груди у Анджело разливалась боль.

Он машинально потер сутану над сердцем, словно пытаясь унять эту старую тоску. Пальцы наткнулись на крестик, и Анджело рассеянно обвел его, закрыв глаза и стараясь сосредоточиться на дневной молитве. Но мягкое покачивание поезда и силуэт девушки рядом упорно отбрасывали его мысли назад, к белым пляжам и запретным поцелуям.

Пронзительный свисток и удар гонга вырвали Анджело из объятий сна. Они были в Риме. В итоге он все-таки задремал. Ева тоже: ее голова покоилась на его плече, как будто она до последнего старалась удержаться на сиденье ровно, но в итоге проиграла закону тяготения. Анджело затопила нежность, и он поспешил прикрыть глаза и попросить у Бога сил – в уже не поддающийся счету раз со вчерашнего утра.

Ева завозилась у него на плече, а потом резко отпрянула. Анджело спокойно закончил молитву и вытянул перед собой руки, давая ей время прийти в себя. Поправил стоячий воротничок, пробежался ладонями по коротко стриженным волосам – это был единственный способ заставить их лежать хоть сколько-нибудь смирно – и водрузил на голову широкополую черную шляпу.

– Мы на месте, – произнес он негромко, наконец оборачиваясь к спутнице.

Ева чуть заметно кивнула, прилаживая к волосам маленькую белую шляпку. Затем освежила красную помаду на губах, защелкнула дамскую сумочку и снова спрятала ее в саквояж.

Они бок о бок вышли из поезда. Суматоха и грохот вокзала подействовали на обоих освежающе, хотя день по-прежнему был слишком жарким для сентября.

– Я приготовил тебе жилье. Оно неподалеку от моего, – бросил Анджело через плечо, прокладывая путь в толпе пассажиров и не стесняясь использовать для этого трость.

– Я поживу у дяди, – тут же раздалось позади. – Мы вчера обменялись телеграммами. Меня уже ждут.

Анджело остановился как вкопанный, и Ева выругалась сквозь зубы, когда врезалась в его жесткую спину. Он почти сразу продолжил движение, но, когда они добрались до автобусной остановки и опустили багаж на тротуар, не замедлил выразить ей свое неудовольствие на ухо.

– Они живут в преимущественно еврейском квартале.

Ева лишь вскинула точеную бровь и поджала губы, ожидая продолжения.

– Поселиться у еврейской семьи – самое глупое, что ты можешь сделать. Проще повесить на грудь звезду.

– Хочешь сказать, что они в опасности? – пробормотала Ева чуть слышно.

– Да! О господи, Ева, именно это я и хочу сказать. – Анджело неверяще покачал головой. – Если ты остановишься у дяди, это лишит смысла весь твой приезд в Рим. В город, где твое имя, адрес и религия еще не числятся в каком-нибудь фашистском списке, к которому есть доступ у СС. В город, где никто не укажет на тебя пальцем.

– Я все равно хочу к ним заглянуть, Анджело. Мы не виделись два года.

В эту секунду к остановке подкатил автобус, и Анджело решительно зашагал к нему, подхватив чемодан Евы и свою гораздо более скромную сумку.

– Наш рейс, – объявил он, хотя Ева понятия не имела, что это значит или куда этот автобус направляется.

Они поднялись в салон и, уложив сумки на верхнюю полку, заняли места впереди. Когда автобус качнулся, закряхтел и грузно покатил по римским улочкам, Ева наконец рискнула задать мучающий ее вопрос:

– А где ты живешь?

– Недалеко от твоего дяди. На западном берегу Тибра, возле базилики Санта-Мария-Маджоре.

Для Евы эти приметы не значили ровным счетом ничего.

– Ты живешь с другими священниками?

– Я квартирую у монсеньора Лучано и его старшей сестры. Очаровательная старушка. Когда не изображает домоправительницу, целыми днями плетет кружева. Относится ко мне как к сыну. Она очень трогательно заботится о нас обоих.

– Я думала, ты живешь в… бенефиции. Разве не так называются дома священников?

– Раньше жил. После рукоположения я полгода служил в деревушке к югу от Рима, прежде чем меня назначили викарием при церкви Святого Сердца. Это к востоку от Трастевере, недалеко от Колизея.

– Викарием?

– Вторым священником прихода. Там я прослужил два года и за это время неплохо узнал местность.

– А теперь?

– А теперь у меня другие обязанности.

– Ты не служишь ежедневные мессы? – В воображении Евы он в основном вкладывал облатки в разинутые рты прихожан и читал длинные проповеди. Неожиданно она поняла, что в действительности знала очень мало о будничной жизни Анджело.

– Я хожу на ежедневные мессы. Иногда даже несколько раз в день, если позволяет служба. Но нет. Я помощник монсеньора Лучано, а он – высокопоставленный чиновник Папской курии.