Николай Спасский - Византиец

Приближалось утро. В комнате было зябко, нестерпимо болел бок, во рту стоял терпкий привкус крови. Видно, в пылу поединка он прокусил губу. Н. налил себе кубок холодной воды, в такие минуты вина он не касался. Как можно было зацепить Виссариона, скомпрометировать перед папой?

Да, Н. не зря столько лет работал секретарем кардинала. За эти годы, особенно с тех пор, как их с Виссарионом пути стали расходиться, он успел собрать или скопировать немало бумаг, порядком компрометировавших кардинала. Хранились они в надежном месте, у надежных людей. Но беда заключалась в том, что Павел не хотел добивать Виссариона. Ему это было не нужно. Его интересам больше отвечало оставить Виссариона про запас, как резервную карту.

Следовательно, какую бы информацию Н. ни передал Павлу — естественно, за исключением доказательств прямой измены и соучастия в заговоре, папа едва ли предпринял бы какие-либо шаги против Виссариона. О желании кардинала Никейского стать папой знали все. О его роли в написании документа, ограничивающего полномочия папы в пользу Священного колледжа, Павел тоже знал лучше кого бы то ни было. Знал он и о тайной переписке Виссариона с европейскими государями, об альтернативном дворе при кардинале, о тайных беседах, причем отнюдь не только на теологические темы. Ни для кого не составляла секрета и педерастия старого кардинала.

Н. располагал достаточным компроматом на Виссариона. Но он понимал, что на нынешнем этапе, когда игра велась не на жизнь, а на смерть, ни один из собранных им деликатных документов не мог по-настоящему напугать кардинала. Даже если бы Н. притащил весь свой тайный архив и выложил его перед папой, все равно в положении Виссариона мало что изменилось бы. С этой стороны Виссарион был неуязвим.

На лбу у Н. выступила липкая испарина, рот пересыхал. Он осушил второй кубок воды. Хорошо, попробуем поразмышлять с другого конца. Что Виссарион любит в своей жизни? Есть ли в его жизни что-то такое, ради чего он мог бы изменить самому себе? Есть ли что-то такое, чего он не хотел бы лишиться? Вопрос каверзный. Больше всего в жизни старый кардинал любил власть. Ее он обожал, боготворил. И она чаще отвечала ему взаимностью. Но, увы, Н. ничего не мог ни прибавить к той власти, которая еще оставалась у кардинала, ни убавить от нее.

Что еще? Конечно, Виссарион любил Бога, был христианином, хотя и толковал христианский канон очень по-своему. Он, безусловно, вдохновлялся мечтой об объединении церквей. Самые яркие годы своей жизни кардинал провел, сплачивая Европу против турок. Все это так. Но это были абстрактные идеи, отнять их у Виссариона могла только смерть. Виссарион уже смирился с тем, что при его жизни крестового похода не будет. И что не будет воссоединения восточной и западной церквей. Самое страшное — Виссарион внутренне приготовился уйти со своей верой, не уступая ее никому и не делясь ею ни с кем. Что оставалось?

Несмотря на огромную власть, которой ему случалось обладать, Виссарион так и не привязался к материальным благам. Он по-прежнему, как в дни своей молодости, носил черную рясу монахов ордена Святого Василия. В курии злословили, что эта ряса стоила Виссариону избрания папой. Он не любил роскоши. Из всех его многочисленных мальчиков ни один не стал для него Антиноем. Даже Никколо Перотти для Виссариона так и остался любимым учеником и никогда не стал просто любимым.

Хотя нет, все-таки у кардинала имелась слабость. Он любил книги почти так же, как власть. А в последние годы — вероятно, даже больше. Всю жизнь Виссарион собирал библиотеку. Он выискивал ценные книги во время своих путешествий с дипломатическими миссиями по Европе. Ему их собирали по разбросанным на Пелопоннесе монастырям, тайно вывозили из Константинополя, скупали по всей Италии, реставрировали, переписывали, переводили.

По мере того как размывались надежды Виссариона стать папой, кардинал все больше отдавался этой страсти. Н. не знал точное число манускриптов в коллекции Виссариона. По его прикидкам, тот обладал 500 греческих манускриптов и 300 латинских. По тем временам это представляло собой огромное, неслыханное богатство. Насколько Н. знал старого кардинала, на закате жизни тому очень хотелось, чтобы эта коллекция сохранилась, чтобы ее не разбросали по различным собраниям, чтобы она так и передавалась в веках как библиотека Виссариона — напоминанием о немеркнущей интеллектуальной традиции исчезнувшей Византии. Все-таки в чем-то Виссарион оставался византийцем!

По завещанию, которое кардинал составил в свое время, библиотека предназначалась монастырю Святого Георгия в Венеции. Однако после избрания на папство Павла II Виссарион заколебался в правильности этого выбора. Монастырь Святого Георгия, хоть и расположенный в Венеции, все равно находился в папской юрисдикции. А Виссарион не особенно полагался на порядочность наследников Святого Петра. Н. слышал, что совсем недавно Виссарион вроде бы заручился согласием Павла переоформить завещание непосредственно на венецианский Сенат.

За долгие годы, проведенные вместе, Н. научился угадывать мысли своего учителя. Он подозревал, что Виссарион втайне готовится быстрее перевезти книги в Венецию. Но на тот момент все книги еще хранились в Риме и Гроттаферрате. И пока они не будут надежно укрыты под толстыми сводами Дворца дожей, папа одним мановением руки мог конфисковать их. Вот куда нужно бить.

У Н. отлегло от сердца. К тому же имелся идеальный повод сфабриковать книжное дело. Как раз в конце февраля раскрыли очередной заговор против Павла II. Фактически, конечно, никакого заговора не было и в помине. Был кружок гуманистов, объединенных в так называемой римской академии, недовольных правлением папы Павла II. Они встречались, разговаривали, с ностальгией вспоминали времена Николая V, обсуждали разные сценарии: а что было бы, если бы папой избрали Виссариона? Но дальше болтовни дело не шло.

На них, разумеется, донесли. Некто Петрейо — один из своих. Последовали широкие аресты. Арестовали Платину и потребовали у Венеции выдачи Помпонио Лето, намеревавшегося оттуда поехать на Восток. В чем их только не обвинили: в заговоре против Его Святейшества, в безбожии, в отправлении языческих культов, в гедонизме, в педерастии. Более того, якобы нашлись свидетельства, что в заговоре участвовал Сигизмондо Малатеста, поклонник Георгия Гемиста и главнокомандующий венецианскими войсками в Морее. Малатеста, отлученный от церкви и канонизированный в аду при Пие II, являлся одним из самых известных полководцев того времени. Одного упоминания его имени хватило, чтобы призрак Стефано Поркари снова закружил над папской столицей.

Притянуть к этому заговору Виссариона особой проблемы не представляло. Среди арестованных были люди хотя и не из ближайшего окружения кардинала, но тем не менее достаточно близкие к нему. Но Павел преследовал иные цели. Он хотел приструнить зарвавшуюся римскую общину гуманистов, которые никак не могли понять, что времена переменились, что Николая V больше нет и что они больше не участвуют в управлении церковью и страной. Их требовалось наказать и напугать. Для этого — показательный процесс, с арестами, с помещением в замок Святого Ангела, с допросами, легкими пытками, с добровольными признаниями оказывался как нельзя кстати. Привлекать к этому делу кардинала, Господи, зачем?