Николай Спасский - Византиец

— Да, вы справитесь. У вас была хорошая школа, жестокая школа, Корфу и Леонов квартал. А кроме того, в трудную минуту вы всегда можете принять наркотик — вам достаточно вспомнить, что вы из рода Палеологов.

— Разве это наркотик?

— Самый сильный в мире. Имя ему — упоение властью. Став женой великого князя Московского, вы всегда будете во власти. Где бы вы ни находились — в тюрьме ли, в монастыре ли, до конца ваших дней у вас будет огромная, беспредельная власть. Эта власть не даст вам даже в самые тяжелые минуты скатиться к отчаянию, она будет поддерживать вас.

Посмотрите на себя в зеркало, ваше высочество. Вы же Палеолог. Вы дочь ваших родителей и внучка ваших дедов. Вы не можете отказаться от вашей судьбы. А ваша судьба — ехать в Москву, становиться женой князя Иоанна, бороться. И день за днем, месяц за месяцем, год за годом, десятилетие за десятилетием подтягивать дикую, варварскую, жестокую Русь к Византии, к греческой цивилизации. Может быть, у вас ничего не получится. Но шанс есть. Упустить его было бы грехом перед Богом, перед нашей родиной, нашими предками.

Н. замолчал. Он чувствовал, что требовалось еще что-то, чтобы деспина произнесла нужные слова. А еще — Зоя была ему небезразлична. Он убивал, по его приказу убивали. Сейчас Н. посылал человека, молодую красивую женщину, не знавшую жизни, по всей видимости, не изведавшую даже мужчины, на почти верную смерть в далекую, холодную, чужую страну.

Кто он такой, кто дал ему право распоряжаться судьбами людей ради спасения мифической Византии? Что такое Византия? Существовала ли она вообще когда-либо, эта страна, эта Атлантида, которую вся Европа воспринимала как воплощение зла и порока? Нужно ли ее спасать?

Н. ощущал в себе это призвание. Но он не понимал, откуда оно, от кого — от Бога или от дьявола. Он сомневался и боялся заглядывать вглубь себя, дабы не узнать ответ. Потому что он не смог бы продолжить начатое дело, если бы доподлинно знал, что это от дьявола.

Но главное было не в этом. Ему нравилась деспина. Ему, привыкшему к утонченным, нервным итальянским стервам, было непривычно и неожиданно это чувство, чем-то даже немного отцовское. Его задевала эта девушка, жизнь которой он разрушил. И она больше не ненавидела его, они принадлежали одной трагической судьбе — эмиграции. Ему захотелось чем-то приободрить Зою, поддержать ее.

Н. сделал то, чего не делал почти никогда в жизни. Он считал себя честным человеком, имел свой кодекс. Он никогда ничего не обещал женщинам. Никогда.

На этот раз он нарушил это правило. Как это произошло, он сам не знал. Скорее всего, он очень давно хотел сказать эти слова, только подходящий случай не подворачивался. Наконец, Н. должен был чем-то расплатиться с ней. В крайнем случае — хотя бы собственной жизнью.

— А потом, ваше высочество, простите мне, что я говорю это, я вас никогда не оставлю. Вы можете положиться на меня.

Она на него бросила взгляд, очень быстрый, и сразу отвела глаза. Оба слегка покраснели. Говорить больше было нечего.

— Я согласна, — произнесла деспина.

Уходя, Н. поцеловал ей руку, чуть дольше принятого задержав в своей ладони. Она ответила ему легким пожатием. Казалось, Зоя понимала, что творилось у него в душе. Палеологи тоже привыкли иметь дело с дьяволом.

Итак, мысль о браке прозвучала из уст папы, и Зоя была согласна. Теперь предстояло от разговоров вокруг этого брака перейти к разговорам о браке. Требовалось официальное предложение.

От кого оно будет исходить — от Москвы или от Святого престола, значения не имело. Н. проще было организовать предложение из Рима. Москва была слишком далеко, влиять на тамошние события он не мог, разве что через Делла Вольпе. Но монетчику Н. не доверял. Собственно, потому ему и хотелось быстрее перевести дело в плоскость официальной дипломатической переписки, чтобы освободиться наконец от угнетавшей и компрометирующей зависимости от ушлого итальянца.

Такие люди, как Виссарион, прошедшие через его школу и его жизнь, ничего не прощали. Н. это знал и знал, что Виссарион знает, что он это знает. И тем не менее Н. предстояло убедить старого кардинала, что тому выгодно не просто формально поддержать проект брака, а бросить в пользу этого проекта все свое по-прежнему немалое влияние.

Обычно римское бабье лето — лучшая пора года. Сейчас же осень выдалась на удивление холодная и мерзкая. Каждый день лил дождь, ватно-серое небо если не давило, то придавливало. Ночами откровенно познабливало. И хотя Н. не бедствовал, снимал достаточно приличный дом, естественно, вполне мог себе позволить купить дрова, в это время года в Риме как-то было не принято топить.

К тому же, строго говоря, ни времени, ни желания заниматься холостяцким бытом у Н. не оставалось. Утомляли беготня и суматоха. Ему приходилось много крутиться по Риму, который сильно разросся, наведываться в Витербо, регулярно наезжать в Венецию и Неаполь. Приходил Н. довольно поздно и, как правило, согревался кубком красного вина и одеялом. Любовь к жизни постепенно изменяла ему. Но он не сдавался.

Как большинство пожилых людей, Виссарион с годами становился все более эгоистичным. Если судить по его речам, крестовый поход оставался главным делом жизни кардинала. Но это на словах. По сути же, несмотря на все свои титанические успехи и победы, Виссарион тоже был неудачником и ощущал себя неудачником. Он не смог объединить церкви. Не смог освободить Византию. Папой тоже не стал.

Библиотека — это другое, это родное, от души. Виссарион и вправду любил книги намного больше людей. За уникальную рукопись старый кардинал, которого многие воспринимали чуть ли не наравне со святыми отцами церкви, не колеблясь, отдал бы душу дьяволу. Но Н. не представлял, как второй раз обыграть библиотеку. Свою роль эта уловка уже сыграла. Благодаря ей Н. удалось спастись и заручиться со стороны Виссариона поддержкой — хотя во многом и формальной — идеи брака Зои с Иоанном.

Играть на патриотических струнах, которые Н. так удачно затронул в беседе с Зоей, не прошло бы. Кардинал эту роль исполнял значительно лучше кого бы то ни было. Многие из его учеников и любовников навсегда попадали в сети Виссариона с этой первой беседы, с проникновенно-исповедального рассказа о том, что все они, греческие эмигранты в Италии, не принадлежат себе. Что все они как бы миссионеры, посланцы со своей далекой завоеванной родины. Что у них нет в жизни другой, более высокой цели, чем послужить Греции.