Камиль Зиганшин - Золото Алдана [Роман в 2 книгах]

— Христос на небе. Как просишь у него добычу? Сэвэки рядом, всегда можно проси. Христоса хорошо только нож делай.

Лешак улыбнулся, а стоявший поодаль есаул возмутился:

— Отец, что проку крестить таких дикарей? Живут одним днем, о душе не думают, о будущем не заботятся. Одно слово — таежные цыгане!

— Отвечу тебе притчей. Старик сажает яблоню, а сосед удивляется: зачем сажаешь, ведь тебе не дожить до плодов? Тот и говорит: зато внуки поедят и вспомнят обо мне. Так и тут: коли мы хотим приобщить этих людей к православию, семена засевать надобно уже сейчас. Они хоть и язычники, а посмотри — живут-то по-божески. Не вороваты, не коварствуют. Добро помнят всю жизнь и платят тем же. Чем не православные? В Библии сказано, что возле каждого человека летают два духа: ангел и демон. Оттолкнув этого дикаря, мы лишь поспособствуем диаволу.

Один из беглых, старообрядец Зиновий из знаменитой на всю Россию Поморской общины, оказался иконописцем. Он в тонкости владел традицией византийской школы, любовно передававшей через иконы высоко духовные идеи человеколюбия не посредством внешней яркой красоты, а глубоким внутренним содержанием.

Иконы Зиновий писал на ковчежной доске. Писал темперой. Красками, в которых связующим веществом является эмульсия из воды и яичного желтка. В качестве пигмента-красителя использовал растертые камни, глину, сажу. Написанные темперой образа отличались стойкостью к внешним воздействиям и сохраняли первоначальную свежесть значительно дольше, по сравнению с иконами масляной живописи.

Теперь старец Алексий-Лешак вручал семьям новообращенных вместе с крестами и образ покровителя монастыря — Сергия Радонежского.

Монастырские уважали и почитали старца, да и небеса благоволили ему. В свои годы он был бодр, энергичен и зело здрав в уме. А в знании догматов православия почти сравнялся с Антоном Хлебниковым. И когда стали решать, кому быть настоятелем, офицеры всем обществом попросили его принять этот сан.

— Рад бы в рай, да грехи не пускают. Дабы наставлять, я обязан сперва очистить свою душу. Для того надобно исповедаться перед законным духовным лицом, получить у него благословение и рукоположение.

— Где ж такого в нашей глухомани взять? — расстроился есаул.

— Есть один человек, который мог бы нам в этом деле помочь — наставник Варлаамовской общины. Григорием его кличут, в миру ажно профессором был. А до того могу быть просто старшим у вас.

— Погодите, а как фамилия того профессора? — заинтересовался вдруг штабс-капитан.

— Не ведаю. На что она мне?

— Ну хорошо, опишите, как он выглядит?

— Высокий, борода черная, нос острый…

— На щеке шрам?!

— Кто его разберет — борода густая, не видно.

— Господа, не исключено, что это мой брат! Его зовут Григорием, и он профессор теологии.

— А что удивляться? Место у нас такое — хороших людей собирает. Будет на то Божья воля — свидишься. Тогда и узнаешь: он али не он, — рассудительно заключил Лешак.

В один из прохладных августовских вечеров, когда братия отдыхала после жатвы, в монастырь явились два изможденных отрока с собакой. Один, что постарше, — белобрысый, медлительный, добродушный увалень, второй — чернявый, подвижный, обходительный. Офицеры не сразу признали в них сыновей Лосева: Тимоху и Игорька — так сильно исхудали и почернели.

Мальчишек усадили за стол и напоили бодрящим настоем брусены с хрустким, еще горячим хлебом. Придя в себя, ребята рассказали о постигшей гарнизон трагедии.

Подполковник Лосев не позволял покидать окрестностей гарнизона, но жена Шалого — Ульяна упросила-таки мужа тайно съездить навестить родителей, живших в улусе. Чтобы их не искали, сказали, будто уходят ставить избушку за перевалом. Мол, зимой попытаем промысловое счастье на новом участке — золото в ключах и речушках иссякло, и теперь, чтобы выменивать у Василия товар, лосевцам приходилось активно добывать пушнину в дальних отрогах.

Проведали, порадовали стариков и рано, едва начало отбеливаться утро, собрались было обратно, а у дверей их три красноармейца уже поджидают.

— Бог — на дорогу, Никола — в путь, — издевательски сказал один из них, щелкнув затвором нацеленной на казака винтовки. Это было настолько неожиданно, что Шалый даже не смог выхватить из-за ремня наган. Когда их вели к сельсовету, он сиганул в табун лошадей и, вцепившись в гриву подвернувшегося жеребца, вскочил на него. Обезумевший от внезапности конь с места понесся размашистым галопом через луговину. У леса вскинулся свечой и скинул непрошенного всадника. Коснувшись земли, Шалый привычно перекувыркнулся и под свист пуль, петляя, как заяц, непостижимым образом вбежал в спасительные заросли, но в этот миг затылок острым жалом пронзила свинцовая смерть.

Запуганная Ульяна на допросе рассказала все без утайки. Донесение о скрытном военизированном поселении белогвардейцев в тот же день ушло в город. Оттуда без промедления прибыл кавалерийский полуэскадрон, имевший приказ уничтожить вражье логово.

Взяв с собой Ульяну, красные после долгой и изнурительной дороги подступились к обнесенному крепким заплотом гарнизону. Операцию спланировали на самое глухое время — перед рассветом, но, услышав взбрехнувшую собаку, поняли, что взять беляков врасплох не удастся. Стали думать, как выманить их за ограду, на открытое место.

Обследовав окрестности, решили, что самый надежный и безопасный способ — утром поджечь баню, стоящую на берегу ключа, как раз напротив ворот: белые увидят дым и выбегут тушить, а тут и…

Пулеметчики залегли у тропы, ведущей к ручью, а остальные окружили поселение. Действительно, как только над баней заклубился черный дым, из ворот выбежали мужики с ведрами. Навстречу им полетел свинцовый ураган…

Брившийся в это время Лосев, услышав такание пулеметов, схватил карабин и кинулся во двор. Увидев, что из леса выбегают красноармейцы, подполковник тут же запер ворота и закричал во все горло: «Лихо, лихо!». В гарнизоне все знали, что это слово-команда означает. Побросав все, женщины с детьми кинулись к тайнику. Сам же подполковник, став сразу расчетливым, как машина, поднялся на чердак, где для такого случая были приготовлены карабины и боеприпасы с гранатами. Через слуховое окошко, первым же выстрелом уложил красноармейца, пытавшегося перелезть через ворота…

Перестрелка длилась уже несколько часов! Следует отметить, что подполковник еще с кадетского училища славился тем, что стрелял без промаха. Фронтоны из толстых лиственничных плах надежно защищали его от пуль. И все же одна задела шею. Истекающему кровью Лосеву придавало силы лишь сознание того, что он остался единственным защитником гарнизона.