Камиль Зиганшин - Золото Алдана [Роман в 2 книгах]

За лето, запрягаясь по трое, а там, где дернина поплотней — то и по четверо, сумели вспахать лишь полторы десятины заросшего поля. В конце августа засеяли его озимой рожью. Весной, когда зацвела черемуха, успели поднять дополнительно небольшой клин и заборонить в него ячмень. Всю картошку, что осталась с осени, порезали на глазки и посадили у стен монастыря. Погоду Господь устроил им как по заказу: лето выдалось теплое, дожди прошли вовремя.

Во избежание потерь хлеб убирали не жаткой, а вручную, серпами. Срезанный и связанный в снопы составляли на поле. Как подсыхал, сносили под навес — что-то навроде гумна. Там молотили березовыми цепами, сушили, веяли на ветру с помощью лопат. Очищенное зерно ссыпали в клети.

Первый же урожай подтвердил, что рожь здесь родится на славу. Поэтому всю осень расширяли посевной клин.

Хотя рядом с монастырем никто не жил и его обитатели ни с кем не общались, до купца-якута Сафронова уже на следующее лето долетел слух о том, что Лешак организовал артель, растит хлеб и собирает знатный урожай. Прежде Василий в монастырь ездил редко — какой смысл забираться в такую даль к одному покупателю, но тут решил заглянуть, проверить, верно ли, что у старика имеется зерно. К тому же подошло время вести заказы в гарнизон к Лосеву, а от него до монастыря всего дня три, самое большее — четыре.

При виде стоящих на полях желто-ощетинившегося жнивья плотных снопов с тугими тяжеловесными колосьями, налитыми крупным янтарным зерном, у Василия загорелись глаза. Он аж крякнул — жители окрестных наслегов вечно страдали от нехватки хлеба.

Каково же было его удивление, когда из тягуче проскрипевших ворот (в монастыре ввели строгий порядок — чужаков на территорию обители не впускали) к нему вместе с Лешаком вышли старые знакомые, про которых подполковник Лосев говорил, что они уплыли к морю.

Линии жизни офицеров и купца скрестились в очередной раз. Белогвардейцев приход Василия обрадовал: хоть и плут, зато не выдаст и все, что закажешь, доставит.

— Смотрел ваши поля, такой хлеб нигде нет. Думал, хорошие хозяева появились. Думал, кто такие? Гляжу — старые друзья, — радостно протягивая руки, без остановки, елейным голосом говорил купец. — Ваши степенства, давайте вы мне зерно, а я вам мануфактуру или что еще — все привезу. Куды черт, как хорошо всем будет. Вы знаете, Василий Сафронов — добрый человек.

— Торговать мы не против, токо ты у этих стен беса боле не поминай, здесь святая обитель, — ответил за всех Лешак.

Первым делом решено было купить лошадей — без них целины много не поднимешь. Еще коз, кур. А в следующий приезд, по просьбе ротмистра якут доставил токарный станок с ручным приводом для изготовления резных и точеных изделий из дерева. Во дворе под навесом установили кожемялку. На ручье построили водяную мельницу.

Торговля набирала обороты. Якут заказывал муки, зерна, особенно овса для лошадей все больше и больше. Эти товары пользовались постоянным спросом не только в якутских наслегах, но и у тунгусов. Чтобы не возить зерно, Василий открыл лавку на месте слияния двух речушек, на полпути между гарнизоном и монастырем, где проходили постоянные пути кочевников, и поселил там своего батрака.

Жизнь в монастыре кипела, но одна проблема, из-за которой собственно офицеры и покинули гарнизон, оставалась нерешенной: семьей никто и не обзавелся. Надеялись найти невест у староверов, но из скита пока не приходили.

Отправляясь за покупками в лавку, монастырские иной раз проезжали дальше — в гарнизон, к лосевцам. Встречи с боевыми соратниками хотя и были желанными, в итоге еще больше обостряли тоску по семейной жизни: те уже имели по двое-трое детей.

В гарнизон сподручней было ездить на Троицу: посев закончен, а сено косить время не поспело. Лосевцы же с ответным визитом на уборку приезжали. Помогали жать и обмолачивать хлеб. Скучавшие по земле казаки работали с огромным удовольствием — в их буреломной тайге негде было ни сеять, ни косить. Кроме того, женская половина гарнизона по заказам монастыря шила из выделанных шкур расшитые узорами унты, кухлянки.

Уже после первого посещения лосевцев приметливый есаул поделился со штабс-капитаном:

— Слушай, Николай, мне показалось, что жена Лосева на Василия стала походить. Когда в гарнизоне жили, не замечал, а сейчас смотрю — одна колодка.

— Точно — похожи. Не дочь ли она ему?

— Кто ж этих аборигенов разберет. Я слышал, они своих жен, если видят, что мужик видный, сами в постель предлагают. И считают это проявлением гостеприимства, а не грехом.

Обладая редкой изворотливостью и чутьем, Василий Сафронов долгие годы умудрялся скрывать от властей существование сети таежных лавок, устроенных им в местах пересечения основных кочевых путей эвенков. Почувствовав, что тучи все же сгущаются, он поступил просто: договорился с начальником районной милиции, и тот за приемлемое вознаграждение стал смотреть сквозь пальцы на сигналы о незаконной торговле и скупке якутом золота, мягкой рухляди.

А для гарнизона и для монастыря якут был палочкой-выручалочкой — он обеспечивал возможность получать любой товар.

Довольно быстро монастырская община превратилась в крепкое хозяйство со строгой дисциплиной, поддерживаемой авторитетом старца Алексия — Лешака. В стенах монастыря нашли приют несколько беглецов из Алданлага. Как будто Богом ведомые, бежав из мест заключения, они шли в верном направлении, и те, кто выжил в дороге, выходили прямо к монастырю. Казалось, невидимый свет озарял это место, притягивая к себе искавших правды и даря им кров.

Горный инженер, из числа беглых, обнаружив на склоне монастырского холма богатый выход медной руды, соорудил плавильную печь и из полученного металла стал отливать в дополнение к деревянной посуде и медную. Освоил и кузнечное дело. Василий доставил ему наковальню, и теперь от печи нередко несся перестук молотка — глухой и мягкий по меди и звенящий по наковальне.

С приходом зимы тунгусы начинали пригонять своих оленей в эту и соседние долины. Старец с юнкером старались обратить спустившихся с гор кочевников в православие. Новообращенным, прошедшим обряд крещения, Лешак собственноручно вешал на шею медный крест, отлитый здесь же, в монастыре.

Один крещеный эвенк, Владимиром, через несколько дней вернулся и попросил еще один нательный крест.

— Пошто тебе второй?

— Старый гвоздь ковал. Новый давай, только толстый давай. Худой, как юкола, Христоса не давай. Бог надо толстый, как наш сэвэки. Такой долго живи, эвенку помогай.

— Владимир, ты же по своей воле крестился, а продолжаешь поклоняться идолам. Нехорошо!

Эвенк сердито глянул на Лешака: