Камиль Зиганшин - Золото Алдана [Роман в 2 книгах]

Офицеров потрясла неожиданная, трагическая гибель товарища. Потрясла не столько сама смерть, сколько то, что она произошла после того, как мичман замыслил похитить сокровища деда.

— Да, похоже, Господь охраняет это место. Даже мыслей греховных не допускает. Смерть мичмана и нам укор и наука, — сказал ротмистр.

— А мне по-человечески жаль Темного — офицер он был храбрейший, да и человек, согласитесь, не такой уж плохой. А что мысли? Мало ли какие мысли в голову приходят, — заступился есаул Суворов.

— Не согласен. Не причиняй зла никому даже в мыслях — это закон жизни, — возразил ротмистр.

— Мой батюшка по этому поводу так говорил: «Кто на добро содеянное учинит зло, тому вековечно на огненной скамье корчиться», — добавил Хлебников.

Чтобы трагедия не повторилась, Лешак с есаулом прошли по звериным тропам и длинным посохом рассторожили все установленные мичманом самострелы. К счастью, тот возле каждого делал на стволах двухсторонние затесы.

Остальные тем временем готовились к похоронам. По предложению юнкера, прибрались в заброшенной молельне: помыли пол, стены, протерли божницу. Выгребая из углов хлам, нашли восьмиконечный наперсный крест, отлитый из серебра с цветными каменьями по краям, сияющими, как маленькие солнышки. Между перекладинами рельефно проступал полумесяц с рожками кверху. Его помыли в щелоке, натерли до блеска и положили на аналой.

На третий день отслужили в прибранной молельне панихиду по убиенному и предали тело земле.

По завершении сорокоуста [103] Сорокоуст — ежедневное молитвенное поминание в течении сорока дней. и далее продолжали собираться на вечерние службы. Постепенно они прочно вошли в их, полную забот, жизнь.

После завтрака принимались за хозяйственные дела. Сначала подремонтировали и отмыли саму трапезную, следом келарню. Поскольку кое-где протекала крыша, перекрыли ее. Навели, как заведено у военных, образцовый порядок на всей, местами сильно заросшей, территории монастыря. Все теперь радовало взор своей ухоженностью. И офицеры стали поговаривать о том, что этот оторванный от мира благодатный монастырь давно нуждается в хозяевах, которые вдохнут в него новую жизнь. Поэтому никто не удивился, когда Хлебников, завершая вечерю, сказал:

— Друзья, я полагаю, что, потопив струг, Господь спас наши души. Хочу остаться здесь в монастыре. Согласитесь, господа, будет обидно, если он в полный упадок придет. Ведь тут для жизни идеальные условия. Добротные здания, земля и леса богатые. Какой смысл ехать куда-то и на пустом месте начинать?

— Кораблекрушение, монастырь, гибель мичмана — все это, похоже, не случайности, а подсказки, толчки к принятию решения, — как бы рассуждая сам с собой, проговорил ротмистр. — Может, и впрямь, не стоит рваться на чужбину — кто знает, как она встретит?

— Здраво глаголешь, — не преминул встрять, довольный Лешак.

— Господа, а что если нам создать здесь сельхозартель и монастырь заодно возродить? Место намоленное, Господь явно покровительствует ему. За столько лет ничто не порушено, внутри все в целости, сохранности. Сохи есть, зерна в клетях до сих пор полно. Займемся землепашеством. Школу-интернат для тунгусских детей откроем, к православию их приобщим, — начал мечтать есаул Суворов.

— Может, по тайге еще кто бродит вроде нас. Им тоже нужно место, где прислонить голову, — думая о своем добавил ротмистр.

— О чем вы говорите! Планы-то у нас иные были. Не слишком ли быстро меняем? — возмутились разом братья Овечкины.

— А что, у вас есть иное предложение? Какое? Вернуться в гарнизон? Что нас там ждет, кроме общего дома в глухой тайге? А здесь высокая цель, можно сказать — духовная миссия. Коль не получилось послужить Отечеству, так Богу послужим, — отпарировал есаул.

— Как самый младший среди вас, — опять заговорил юнкер, — я, конечно, не могу указывать. Каждый сам должен принять решение. Неволить в этом деле нельзя. Но не следует забывать, что мы сила до тех пор, пока вместе. Я решение принял — остаюсь!

После недолгого молчания есаул пророкотал:

— Я с вами, юнкер.

Штабс-капитан резко поднялся:

— Согласен — иных вариантов-то нет.

— Пожалуй, и мы останемся, — неожиданно дружно присоединились близнецы, откидывая со лба отросшие пряди.

По лицу Лешака пробежала улыбка — его такое решение устраивало больше всех.

Все же великая тайна — Человек! Его суть и предназначение подчас сокрыты под таким множеством наслоений вторичного, несущественного, что он об этом главном в себе и не догадывается. В этом смысле человека можно сравнить с извлеченным из земли самородком. Достаешь неприглядный, грязный комочек, а отмоешь в воде и заблестит, как солнышко.

Вот и в Лешаке с того дня начала чудесным образом раскрываться тяга к духовному служению. Он стал много времени проводить с Антоном Хлебниковым. Особенно часто они сидели в библиотеке — светлой, с двумя окошками келье.

Здесь хранились старописьменные труды вероучителей, тексты былин, наставления, указания по постам и праздникам; писанный четким вытянутым полууставом [104] Полуустав — вид почерка. монастырский устав в кожаном переплете, стянутом парой серебряных застежек. Встречались и старопечатные книги, изданные в Москве еще до раскола. У многих из них углы потерты и заломлены, некоторых страниц недостает.

Особо почитаемыми были боговдохновенная «Книга — Вера», «Поморские ответы» и «Кириллова книга», направленная против унии. В последней поражало то, что за 22 года до утверждения Никоновых новин пророчески предсказывалось скорое явление антихриста на Святую Русь. К сожалению, часть книг была сильно повреждена. Особенно пострадали от грызунов кожаные переплеты. Почему-то совершенно не тронутыми оказались несколько стихарников. Из них два представляли собой редкие издания певческих книг древнерусского крюкового письма [105] Крюковое письмо — старинная нотная запись церковных духовных песнопений. с записью напевов в пятилинейной нотации.

Читая Лешаку выдержки из этих книг, Антон Хлебников сразу же доступно разъяснял старику непонятные места, а по прочтении — они вели беседы на духовные темы.

Неотесанный, полуграмотный старатель, впитывая знания, как ягель воду, на глазах менялся. По мере того, как ему раскрывалась суть евангельского учения, у него усиливалась потребность к каждодневному общению с Богом.

Когда вся компания по завершении дня, управившись с делами, собиралась в трапезной, юнкер и есаул, тоже знавший старославянский, для всех читали по очереди главы из жития святых. Понравившиеся и взволновавшие их места обсуждали. Диалог старообрядца Павла Даниловца во время стрелецкого бунта с патриархом Иоакимом просто удивил их. Особенно вот это место: