Камиль Зиганшин - Золото Алдана [Роман в 2 книгах]

Каждое утро в отряде начиналось с того, что Бюэн со своим сыном Васкэ ловили маутом — длинным, плетенным из сыромятной кожи, арканом с костяным кольцом разбредшихся в поисках корма оленей. Одни срывают лишайники, космами свисающие с еловых веток, другие копытят из-под снега ягель. Между его пружинящими клубками капельками крови алеют раздавленные широкими копытами ягоды брусники, иногда клюквы. Наевшись, некоторые ороны начинали слоняться по лагерю в поисках чего-нибудь солененького, пробуя на вкус и жуя все, что попадется: рюкзаки, рукавицы, шапки.

Проворно бегая на коротких окамусованных лыжах, словно приросших к ногам, эвенки ловко маневрировали между деревьев. Оленей подманивали криком «Мэк, мэк!», одновременно протягивая соль или комки снега, пропитанные мочой. Те, как только завидят желанную приманку, тотчас бегут полизать ее.

Заметив летящий на него аркан, бык в ужасе шарахался, словно видел его впервые, и когда тот затягивался на шее, хрипел, бешено упирался, рвался, дико водил выпуклыми глазами. Оленевод же тем временем быстро подтягивал оленя и привязывал недоуздком к нартам. После этого животное сразу успокаивалось и покорно исполняло все команды каюра. А те снова свивали арканы в кольца и делали новые броски. И так до тех пор, пока все намеченные быки не оказывались запряженными в нарты.

Бюэн бросал арканы сызмальства, но все же из трех бросков один бывал неудачным. У Васкэ — два. Изосиму бросать пока не давали: и без того, как это бывает в начале любого дела, хватало накладок и суматохи.

Олени — животные кроткого нрава и довольно послушные. Они честно тянут нарты до тех пор, пока остается хоть немного сил. Никогда не кусаются, не лягаются, как лошади. Те уж больно самостоятельны. Волю любят. Могут вообще на несколько дней убежать в тайгу и на то, чтобы собрать их уходит целый день. Тем не менее якуты, в отличие от эвенков, отдают предпочтение лошадкам. Местная порода также, как и олени, умеет копытить траву из-под снега и для них не требуется заготовка сена на зиму.

Северные олени передвигаются по снегу, даже глубокому, легко, благодаря широко раздвигающимся копытам, которые почти вдвое больше, чем у любого другого вида оленей. С ними, особенно в начале пути, когда животные упитаны и полны сил, проблем нет. Они появляются позже, когда животные начинают слабеть. Верный признак усталости — хвост. Если он опущен — орон притомился. Когда животное устало настолько, что не может идти, ему связывают ноги вместе и, подняв вдвоем за ноги, встряхивают несколько раз в воздухе. «Взбодренный» таким образом орон бежит после этого еще несколько верст.

Пока Бюэн запрягал оленей, Васкэ и Изосим умывались снегом (такой утренний туалет делал менее чувствительной к морозу кожу лица), разжигали костры, набирали из промоины воду, кипятили чай, варили кашу. Когда рабочие вставали, олени были собраны, еда готова.

Прямые участки реки, как правило, покрывал плотно спрессованный ветрами шершавый снег, передуваемый виляющими космами поземки. Олени мчались по нему так, что в ушах свистело, и каюров обстреливали комья снега, летящие из-под копыт. У людей на усах от дыхания росли сосульки. Ресницы и шапки покрывались белой изморозью.

Индевели куржаком и олени. Во время остановок они забавно чесали задней ногой морду, счищая намерзшие у ноздрей ледышки, а некоторые бесцеремонно терлись о шерстистый бок соседа.

Одному проводнику все нипочем — знай поет свои бесконечные монотонные песни.

— Бюэн, о чем ты так долго поешь? — поинтересовался как-то начальник отряда Андрей Ермолаевич.

— Что глаз видит, что сердце любит пою… Нашей песни постоянный слова нет. Слушай:

Однообразный мотив песни вместе с мелькавшими по сторонам деревьями убаюкивал и успокаивал.

На излучинах снежный покров был молодым и пушистым, несмятые ветром снежинки под лучами солнца искрились так ослепительно, что, казалось, будто мчишься по россыпям граненых бриллиантов. Чтобы уберечь глаза от брызжущего света, Бюэн с Васкэ использовали солнечные «очки» — дощечки с узкими прорезями. Остальные участники экспедиции долго храбрились, но, в конце концов, когда заболели глаза и смотреть стало трудно, попросили эвенков сделать им такие же.

В дороге, кроме леса и гор, возвышавшихся за ними, люди ничего не видели. Ехали, имея весьма смутное представление о местности. В конце концов профессиональное любопытство взяло верх над практичностью и, хотя этот район не входил в зону работы отряда, Андрей Ермолаевич распорядился свернуть на ближнюю к речке плешивую, утыканную горелым лесом, возвышенность. Поднявшись на нее, наконец осмотрелись.

Они находились посреди гористого края с широкими падями и пологими сопками, перемежающимися низкими седловинами. На севере, там, где предстояло вести топографическую съемку, горизонт закрывали высокие хребты.

При спуске обратно к речке то одни, то другие нарты, цепляясь за обгорелые пни, валежины, переворачивались. В местах, где снег был особенно рыхлым и глубоким, передовые олени быстро выбивались из сил, и Бюэну то и дело приходилось чередовать упряжки. Порой он сам вставал на лыжи и шел перед караваном — пробивал дорогу. Местами попадались многочисленные белые куропатки. Изосим с Васкэ настреляли с пяток на ужин.

Впереди показалось небольшое черное пятно. Вот оно быстро пересекло склон и скрылось в чаще. Поравнявшись со свежей снежной траншеей, Бюэн определил: росомаха — самое пакостливое в тайге существо, похожее на маленького медведя.

— Плохой зверь. Ест мало, портит много. Вечером убирай все надо, — предупредил он.

На четвертый день пути речка разделилась на несколько мелких ручьев, а затем и вовсе затерялась на лесистом, заснеженном плато. Каравану следовало идти на северо-запад, к горному массиву, исполосованному глубокими зарубками ущелий. В ту же сторону тянулся и неглубокий тектонический разлом.

Обнаружив его, топограф даже обрадовался: в предписании с перечнем работ было задание: попутно, там, где представится возможность, провести визуальную разведку геологии местности и собрать образцы пород. Разлом идеально подходил для этой цели: четкие, слоистые выходы древних отложений, как содержательная книга, могли без утайки поведать о миллионах отпечатавшихся в них лет и были доступны для сбора образцов.

Андрей Ермолаевич, не колеблясь, распорядился съехать в него.

— Начальник, не надо туда ходи. Худой дорога, там злой дух живи, — запричитал перепуганный Бюэн.