Илья Бояшов - Бансу [Быль. Журнальный вариант]

— Чуешь? — вскинулся Крушицкий.

— Чую, — мрачно ответил летчик.

— Что чуешь?

— Прошел кто-то. Близко прошел. Совсем рядом прошел…

— Погоди! — майор превратился в слух. Затем подался в направлении прозвучавшего только что непонятного и зловещего шороха, согнув в локте руку с ТТ, ступая пружинисто и бесшумно. И вот здесь-то, несмотря на внешнее тщедушие и на явную болезнь, походкой, решимостью, крайней сосредоточенностью и, наконец, напряжением мышц вольно-невольно показал особист Васе свое истинное лицо: вне сомнения, был спутник капитана Чиваркина опытным, опасным профессионалом, которому шлепнуть противника, как два пальца описать. Холодок навестил Васину спину; могильный такой холодок, однако не успел Чиваркин поежиться — Крушицкий растворился за мокрыми соснами.

По-прежнему отовсюду с еловых лап капала вода, вновь набежал притихший было ветер, вновь заскрипели стволы, но прежняя Васина апатия улетучилась: к усталости прибавилась удушающая тоска. Тревожно ему стало. Можно сказать, вовсе нехорошо.

Вернулся Крушицкий так же внезапно.

— Что там? — обеспокоился летчик.

— Вроде ходит кто-то, — сообщил тот неохотно.

— Зверь?

Майор промолчал.

— Человек?

Молчание.

— Кто-то же должен ходить, — воскликнул летчик.

— А, кто бы там ни был! — прохрипел Крушицкий. — У него свои дела. У нас — свои. Давай, поднимайся…

Шатаясь, скользя, падая, последовал несчастный Чиваркин вслед за превратившимся в сгусток энергии особистом (иногда и того от усталости бросало то на одно, то на другое дерево) к реке Тэш — шумной, темной, пенистой, всей своей силой устремляющейся к озерам Большому и Малому Котэнам, а от них — к единственному по эту сторону хребта селению. Утоптав на берегу осоку, не дав ни себе, ни Чиваркину отдыха, Крушицкий вытащил из рюкзака топор, затем, расстегнув и отбросив куртку и ремень с кобурой, потный, облепленный мошкой, не замечающий ни ее укусов, ни озлобленности напарника, принялся за лихорадочную рубку молоденьких сосен, внушая своим исступленным рвением уже какой-то мистический страх. Необходимость во что бы то ни стало остановить беглеца и довести до конца дело, за которым стояла работа сотен слуг государевых, подтолкнула этого, вне всякого сомнения, больного человека, всю свою жизнь положившего на служение пролетарскому царству, к настоящему катарсису: от ярости он себя не помнил!

— Что стоишь, мать твою? Связывай! — заорал, обращая к летчику даже не лицо — оскаленную серую маску.

И Чиваркин, не менее облепленный мошками, готовый выть от боли, которую вызывало своими укусами это дикое и бесчисленное воинство, принялся разрезать ножом захваченные майором стропы и связывать подтаскиваемые стволы.

Сумасшедшая рубка продолжалась до вечера; сосенки одна за другой с прощальным треском падали на кустарник — майор еще имел силы подталкивать их сапогом. Чиваркин складывал «материал», затем, тихо матерясь, обвязывал, вспоминая о морских узлах и отхватывая ножом от мотка новые и новые куски. Близкая Кэш шумела и рвалась куда-то за поворот: время от времени проплывали по ней мимо двух оборванцев ветви, палки, поднятый течением топляк. Дождь ходил по реке волнами, пар не рассеивался. Нависали над Тэшем едва видимые в тумане близкие горы…

— Все, капитан, толкай, — приказал Крушицкий, оказавшись на скользких бревнах кое-как сработанного плота и бросая рядом с собой две длинные ваги. Вещмешок и топор уже лежали в его ногах.

Чиваркин толкнул — метра два-три отделяло его, все еще стоящего на берегу, от неуклюжей калитки.

— Что стоишь? — крикнул преследователь неподвижно застывшему Чиваркину. — Оглох?

— Ты же его шлепнуть хочешь, — сказал Чиваркин, от усталости и безнадеги впадая в неожиданное для него самого бешенство, — я же вижу.

— Врать не буду, — согласился тот. — Шлепну, как последнюю тварь. Я и тебя, капитан, в случае чего шлепну. Так что не дергайся. Лезь.

— Не полезу, — сказал Чиваркин.

Плот заметно сносило: река уже взяла судьбу калитки в свои руки и все более уверенно и властно толкала ее.

— Лезь! — приказал майор.

— Не виноват Демьянов! — яростно закричал в ответ Вася. — Не виноват он! Из-за меня вылетел…

— Будешь залезать?

— Нет.

Плот неумолимо влекло на быстрину Тэш.

— Поставить бы и тебя к дереву, да пули жалко, — крикнул непримиримый Крушицкий. — Черт с тобой. Подыхай здесь.

К удивлению взбунтовавшегося Чиваркина майор не схватился за свой ТТ. Нет, он схватил вещмешок, зубами рванул завязку, засунул в горловину руку. Что-то полетело теперь уже чуть ли не с середины Тэша в сторону бледного Васи. Плот понесло по реке. Особист повернулся спиной к Чиваркину, словно отрезая его от себя, и больше не оборачивался. Когда хлипкое сооружение с Крушицким наконец-то скрылось за поворотом, оставшийся в одиночестве летчик бросил взгляд себе под ноги — брошенное майором «что-то» оказалось банкой тушенки.

Майткон встретил Бессела Смита собачьим лаем, более походившим на вой, что оптимизма лейтенанту не прибавило. Вновь моросило. Над хребтами клубились тучи. Поселок прозябал в тени большой горы: два десятка домишек, деревянная церквушка поодаль, которую окружило смиренное кладбище, несколько моторных лодок на берегу Тэш, ряды пахнущих тиной и гниющей рыбой сетей (запах долетал даже до середины единственной улицы) — вот, пожалуй, и все, что видел любой, кого ненароком заносило в тот Богом забытый край. Да, был еще полицейский участок — в рубленой избе, судя по темным бревнам, древней и настолько низкой, что, входя в нее, приходилось пригибать голову: Трипп со Смитом еще убереглись, а вот вконец расстроенный Корт треснулся о притолоку — настолько сильно, что потребовалось вмешательство дока.

Несмотря на низкие окна участка, церковь из них была хорошо видна, равно как и могильные кресты, среди которых попадались и каменные. Ребята из Гарвардского географического общества, прочитавшие для сотрудников контрразведки курс лекций по истории края, в котором офицерам надлежало служить, недаром ели свой хлеб: так, благодаря их добросовестности Бессел узнал — еще в девятнадцатом веке нужда в людях заставила купцов Российско-американской компании переправить часть жителей побережья и островов во внутреннюю часть материка. Для каких целей алеуты и креолы — плоды греха туземных женщин и российских первопроходцев — оказались на Тэш, неизвестно (скорее всего, московским колонизаторам, не менее ушлым, чем их коллеги из Британии и США, требовалась рабочая сила), но именно так в землях, принадлежащих атапаскам, появился Васильевск (или, позднее, Майткон). Много воды утекло с тех пор; все смешалось: племена, одежда, обычаи — однако кое-что оставалось незыблемым, в том числе алеутское поселение в самом центре Аляски, в котором наряду с потомками алеутов и креолов проживало некоторое количество атапасков и эскимосов, и недоверчивость обитателей Майткона к подобным Смиту пришельцам. Не обошло Майткон и золотое помешательство — Тэш оказалась еще одной жилой, чуть менее плодоносной, чем конкурирующая Клондайк, а значит на недолгое время поселок стал местом проживания для хлынувших сюда со всех сторон бедолаг, имущество которых часто состояло из самодельных сит и лопат. Найденный в 1898 году возле Майткона одним таким бродягой внушительный самородок вызвал приступ повального сумасшествия, в результате чего случилась в тех местах история, о которой Бессел вспомнил лишь позднее, разбирая «полет» вместе с Хиггинсом в кабинете базы Лэдд-Филд.