Микаел Шатирян - Генерал, рожденный революцией [Повесть об Александре Мясникове (Мясникяне)]

Наконец Жданов не выдержал и процедил сквозь тонкие губы:

— Да потому, что за них горой стоит весь Гренадерский корпус, самый боеспособный на всем фронте! Что прикажете, начать с ним войну? С корпусом, который занимает самый ответственный участок нашего фронта...

— Вот! — с торжествующим видом выпрямился Чернов и обвел взглядом присутствующих. — Вот об этом я и хочу поговорить с вами, господа! Об этом неслыханном, ни в какую логику не укладывающемся явлении, когда целый армейский корпус — отборный, гренадерский — подчиняется не командованию фронта, не законному правительству, а врагам правительства и командования!

— Ну и что? — сердито огрызнулся Жданов. — Для того, чтобы наблюдать подобное явление, не нужно было приезжать сюда, господин Чернов. Их достаточно много у вас под носом, в петроградском гарнизоне! — Он вдруг откинулся назад и продолжал усталым голосом: — Я думаю, что вы напрасно затеяли этот разговор, Виктор Михайлович. Да еще в таком тоне... Вам отлично известны процессы, которые происходили не только у нас, но и во всей армии после нашего летнего наступления. Солдатские массы в основном крестьяне. И они, распропагандированные большевистской демагогией насчет мира и земли, отвернулись от нас. Если кого и можно упрекать, то именно вас, социалистов-революционеров. Ибо вы и есть главная крестьянская партия в стране. Это вы первым долгом должны были уберечь эти массы от влияния большевиков...

— Так ведь именно с этой целью мы созываем наш завтрашний съезд, — вступился за своего лидера Кожевников. — И Виктор Михайлович прибыл сюда, чтобы помочь нам добиться того, о чем вы говорите...

Балуев, до этого хмуро следивший за пререканиями комиссара фронта с приезжим лидером, теперь невольно усмехнулся. «Хороши... — подумал он. — Все вы хороши, господа! А по мне — это вы и довели армию до развала, все вы, р-революционеры! А теперь валите друг на друга». Но говорить вслух такое, увы, он не мог, поэтому, снова громко засопев, потянулся и взял толстыми пальцами из самшитовой резной коробки одну из длинных, собственноручно набитых папирос. И не успел зажечь ее, как поручик Нестеров и подпоручик Злобин, не испросив разрешения и даже не посмотрев в его сторону, тоже достали портсигары и нервно закурили.

— И раз уж речь зашла о нашей ответственности за настроение крестьянских масс, то будет ли позволено нам тоже задать вопрос: а как насчет рабочих? — пыхнув клубом дыма мимо уха Жданова, спросил Нестеров. — или, быть может, представители «Российской социал-демократической рабочей партии» считают, что класс, который они якобы представляют, никакого отношения к интересующим нас событиям не имеет?

Его тон заставил Чернова опомниться. Он понял, что разговор пошел по неправильному руслу и виноват в этом он сам. Да, он тоже в последнее время, точнее, с самого 18 октября, когда прочитал тот самый номер «Новой жизни», был крайне растерян и раздражен. Ибо тогда он одним из первых понял, что в русской революции вот-вот должен произойти некий страшный поворот. В этой связи он даже хотел было отказаться от поездки в Минск, считая намечаемый здесь съезд делом запоздалым и бесполезным. И если все же поехал, то лишь для того, чтобы объяснить здешним деятелям ту новую ситуацию, которая сложилась в стране, настроить их на новые методы борьбы. Но когда по прибытии сюда увидел полнейшее непонимание не только со стороны своих коллег эсеров, но и главкома и комиссара фронта того, что происходит вокруг, то вышел из равновесия, начал наскакивать то на Балуева, то на Жданова, — и вот начались взаимные обиды и обвинения...

— Ладно, господа, оставим эти споры, — махнул он рукой. — Все мы, по-видимому, просмотрели что-то очень важное... — Он сделал паузу и вдруг сердито воскликнул: — Впрочем, ничего мы не просмотрели! Просто народ наш, этот «святой и праведный страдалец», ради счастья которого мы столь долго боролись, оказался недостоин той свободы, которую мы дали ему после славной Февральской революции... Он оказался слишком темным, слишком жадным и неспособным мыслить по-государственному. Он не хочет понять, что когда над его родиной навис кованый германский сапог, то нельзя слушаться безответственных демагогов и заниматься сведением «классовых» счетов, что надо повременить с вопросом земли или там восьмичасового рабочего дня, а надо сначала победить кайзера!

А генерал Балуев все еще сидел, полуприкрыв розоватые веки, слушал эти разговоры и думал: а не дурной ли сон, не наваждение ли это? Он, Петр Семенович Балуев, помещик из Ставрополья, генерал-лейтенант от инфантерии, — разве мог он хотя бы год тому назад даже в мыслях допустить, что в его кабинете будут сидеть те самые «эсеры» и «эсдеки», то есть бунтари и цареубийцы, место которым только на каторге и виселице?.. Мог ли он даже представить себе, что эти вчерашние террористы и «потрясатели основ державы Российской» сегодня станут союзниками, поскольку оказалось, что они «свои», «ручные» (ведь вот как они вдруг заговорили о «сафронах и спиридонах»!) и что есть еще другие «эсдеки», которых почему-то называют «большевиками»... И что он, помещик и генерал Балуев, должен цепляться за «этих» против «тех», чтобы спасти Россию, удержать солдатню на фронте с помощью политики, в которой он ничего не смыслит... Эх-хе-хе, помилуй нас господи!

И как раз в это время он услышал слова Чернова:

— Вы, господа, как вижу, связываете слишком много надежд с открываемым завтра съездом, с тем, что нам удастся круто изменить политическую ситуацию здесь с помощью речей и резолюций... Боюсь,, что вы еще не осознали главного: время, когда все решалось красноречием ораторов, прошло и теперь наступает пора, когда должны заговорить пушки.

— Пушки? — впервые за весь вечер молвил слово генерал Вальтер, сухонький старик генштабист в пенсне и с россыпью перхоти на бархатном воротнике кителя. — Это в каком смысле?

— В самом прямом, буквальном, господин генерал, — ответил Чернов.

И, обратившись ко всем, начал рассказывать об этом — о письме Каменева и Зиновьева в «Новой жизни», из которого ясно стало, что большевики недавно приняли решение начать вооруженное восстание. Он сказал, что Ленин с некоторых пор в своих статьях открыто говорил о необходимости вооруженного захвата власти, например в статье «Удержат ли большевики государственную власть?» («Читали вы эту статью, господа? Теперь их надо читать, и читать весьма внимательно!») Так вот, похоже, что ему удалось склонить большинство ЦК своей партии начать восстание, кроме разве Каменева и Зиновьева, которые этим письмом в «Новой жизни» и выражают несогласие с Лениным. Неизвестно, насколько повлияет их письмо на остальных членов ЦК, но тот, кто знает Ленина, уверен, что он со своей дьявольской логикой возьмет верх.