Микаел Шатирян - Генерал, рожденный революцией [Повесть об Александре Мясникове (Мясникяне)]

— Там, во Фронтовом комитете, большинство составляют ваши единомышленники, господин Чернов. И в те августовские дни они, увы, тоже оказались достаточно... недальновидными. Сейчас они, похоже, образумились и готовы бороться с большевиками. Они попросили у нас силы, и мы послали им все, что можно, — Кавказскую кавдивизию, несколько батальонов «ударников» и «Георгиевцев», но...

— Но?.. — нетерпеливо повторил Чернов.

— Этого мало. У большевиков теперь, в сущности, весь фронт. Достаточно им вызвать хотя бы один революционный корпус, и он разметет все эти верные нам части в Минске, раздавит штаб фронта, пойдет на нас, на ставку, а может быть, и дальше — в Петроград!

— Так где же выход?

— Нужно, чтобы этот корпус не смог сдвинуться с позиций! — резко сказал Дитерихс. — И если мы не в состоянии справиться с большевиками Минска, то мы должны предоставить это дело тем, кто имеет достаточно сил, чтобы разгромить, развеять их в прах!

Чернов, вытаращив глаза, смотрел на него, потом снова перевел взгляд на статью Ленина. И вдруг понял: немцы. Вот кто, оказывается, должен сделать это!

— Поймите, это высшая форма патриотизма, — наставлял тем временем Дитерихс. — Военная логика всегда основывалась на железном законе: своя воинская часть, поднявшая во время воины мятеж, опаснее официального противника, и разгром ее этим противником есть благо, ибо это приводит к общему ослаблению врага.

— А... они, — Чернов не осмелился произнести нужное слово, — знают об этом?

Дитерихс, видимо, тоже не решился ответить прямо.

— Ну, им эти позиции очень нужны. Да и гренадеры эти за войну немало досаждали им. Так что дело не в них, а в тех, кто сидит в Минске. Памятуя об их поведении в августе, мы вынуждены делать все, минуя их, через их головы. Но сейчас настала пора, когда это, — он снова ткнул пальцем в начало ленинской статьи, — вот-вот должно осуществиться, и нужно, чтобы минчане сидели тихо. Ну, хотя бы не вмешивались. Но как мы скажем им это? Ведь мы — «корниловские генералы», которые «вызывают наибольшую ненависть к ставке»! — Он сделал паузу, потом прибавил с досадой в голосе: — Впрочем, мы опасаемся говорить об этом не только вашим социалистам, но даже главнокомандующему. Да, да, Петр Семенович — старый, заслуженный генерал... Сегодня, например, он передал нам текст своего приказа по фронту о борьбе с братанием солдат с немцами. Приказывает открывать артиллерийский огонь по тем районам, где происходят встречи русских с немцами, отдавать под суд братающихся солдат. Смело! В наши дни издавать такие приказы не шутка, и он не побоялся сделать это. Но именно поэтому-то мы не знаем, как же быть с ним в таком деле. Ибо в основе его приказа лежит все тот же старомодный, узколобый патриотизм: немец, мол, враг и с ним может быть только один разговор — языком пули и штыка!

— Гм... Насколько понимаю, вы считаете целесообразным, чтобы об этом говорил им я? — спросил Чернов.

— Именно! — подтвердил Дитерихс — Только обезопасив себя со стороны Минска и получив в свое распоряжение этот важный железнодорожный узел, ставка сможет перебросить в Петроград требуемую вами помощь в достаточном количестве. Но говорить об этом с ними нужно, конечно, не сразу, а предварительно хорошо прощупав настроение каждого, кто может быть допущен к тайне операции. Понимаете, Виктор Михайлович?

...Да, пожалуй, Дитерихс был прав: с этим генералом на такую тему не столкуешься. Если здесь и есть человек, который может понять и поддержать такое решение дела, то лишь этот ершистый Жданов, комиссар штаба.

— Впрочем, еще неизвестно, что там думают немцы, — как раз в это время произнес Жданов, внимательно глядя на Чернова. — Да и мы еще не считаем, что большевики здесь уже положили нас на обе лопатки. Ведь и корпусные, и армейские комитеты еще в наших руках, и мы постараемся с их помощью сорвать съезды, которые намечают созвать большевики.

— Совершенно правильно, — быстро кивнул Чернов. — А какие военные меры приняты вами здесь, в Минске, против выступления большевиков?

Жданов на сей раз более уверенно доложил:

— К Минску подтянута Кавказская кавалерийская дивизия, которая расквартирована недалеко от города, в ближайших селах. Кроме того, в самом городе имеются уланский полк Польского корпуса, два ударных батальона георгиевских кавалеров, батальон охраны штаба фронта, несколько эскадронов текинцев — личная охрана главнокомандующего — да еще кое-какие части, верные командованию.

— Хорошо, — удовлетворенно хмыкнул Чернов. — А что у них?

— Да пока что небольшие силы: Тридцать седьмой пехотный запасной полк, который, однако, не вооружен, затем эта их Красная гвардия — плохо вооруженный и для серьезного дела негодный сброд; батарея зенитчиков, также не имеющая прикрытия... Нет, господин Чернов, в случае нужды мы быстро создадим в городе подавляющий перевес в силах, не беспокойтесь!

— Ладно, вижу, вы в самом деле хорошо подготовились, — одобрил Чернов. — Так вот, насчет этого «в случае нужды»... Если этот случай произойдет, если большевики в Питере действительно попытаются устроить переворот, то вы должны немедленно принять все меры, все, — повторил он, — для задержки большевистских частей здесь и, наоборот, послать побольше надежных войск в Питер и Москву — на помощь правительству...

— Понятно, — кивнул Жданов серьезно.

Чернов снова посмотрел на Балуева, и тот невольно тоже кивнул, хотя и не проронил ни слова.

— Ну а теперь давайте поговорим о завтрашнем съезде, — повернулся Чернов к Нестерову. — Что там вы говорили?..

На следующее утро съезд крестьян-фронтовиков открылся. После выборов президиума и секретариата, доклада мандатной комиссии и других формальностей первым выступил Нестеров. Он говорил о задачах съезда: поднять крестьянство Северо-Западной области и солдат-крестьян фронта на защиту завоеваний великой русской демократической революции от посягательств как справа от монархистов и помещиков, так и слева — от так называемых большевиков, которые сейчас прилагают серьезные усилия свести на нет все успехи народа в борьбе за свободу. А как они хотят это сделать — расскажет съезду старый и верный друг крестьян, несгибаемый революционер, борец за землю и волю, за народовластие Виктор Чернов, специально прибывший из столицы на этот съезд.

Поскольку съезд официально был созван от имени Фронтового комитета, то Мясников, как член президиума последнего, был избран также и в президиум съезда. Но он намеренно не пошел на сцену, а сидел в зале, в первом ряду, делая пометки в записной книжке. Он тоже хорошо помнил свои прежние встречи с Черновым и считал его достаточно умным и опасным врагом. Поэтому он внутренне весь подобрался, когда увидел, что появление Чернова на трибуне было встречено громом аплодисментов и даже криками «ура».