Джудит Керр - Как Бог съел что-то не то

Это был необычный день. Анна тысячу лет не была в зоопарке. Песочно-желтые и ярко-оранжевые с черными полосками тигры – будто кто-то вылил на них сверху краску; павлины с невероятными расписными хвостами; обезьяны с грустными глазами в элегантных бежевых шубках – Анна смотрела на них так, словно никогда раньше не видела, и не могла наглядеться. А жирафы! Как можно было придумать такое чудо!

И все это время Анна старалась уговорить себя, какую-то часть своего мозга, не думать о карте в воскресных газетах, о том нацистском ужасе, который просачивался из Германии в другие части Европы, до сих пор считавшиеся безопасными.

Они гуляли по зоопарку почти до вечера. Впечатления настолько переполняли Анну, что ей уже больше не требовалось специальных усилий, чтобы не думать о войне. Как будто долгие часы, проведенные на солнце, что-то изменили, и все уже не казалось таким безнадежным. У мамы и папы тоже на душе полегчало. Папа обнаружил в павильоне мелких кошачьих кота, который, по его словам, был ну вылитый Геббельс. И всю дорогу домой в автобусе папа придумывал, с какой речью этот зверек мог бы обратиться к своим сородичам в Германии и как учил бы их следить, чтобы евреи носили специальные значки. Анна и мама смеялись этим папиным выдумкам. И в гостиницу они прибыли приятно уставшими, как будто съездили куда-то на курорт.

После залитой солнцем улицы гостиничный холл показался темным. И Анне потребовалось несколько мгновений, чтобы разглядеть портье, сидевшего за столом.

– Вам звонили из Кембриджа, – сказал портье.

Анна удивилась, что Макс решил позвонить. Обычно он писал письма…

Кто-то оставил на столе газету. Папа помедлил немного, прежде чем ее развернуть.

– В этой газете ничего нет, – сказал портье, наблюдавший за папой. – Но все плохо. Я слышал по радио.

– Что случилось? – спросил папа.

Портье, робкий человек с редкими волосами, уложенными на лысине аккуратными полосами, передернул плечами:

– Да то самое. Захватили Голландию. Нацисты теперь везде. Датская королевская семья бежала в Англию.

– Быстро, – заметил папа, и чувство, что они съездили отдохнуть, тут же исчезло, как будто его и не было.

Опять зазвонил телефон. Портье снял трубку и позвал Анну:

– Это вам звонят – из Кембриджа.

Анна бросилась в телефонную кабинку и схватила трубку:

– Макс?

Но это был не Макс. Это звонил Джордж.

– Тут произошла какая-то нелепость, – сказал Джордж. – Даже не знаю, как сказать… Но Макс… Его арестовали.

– Арестовали?

Какая-нибудь студенческая выходка… напился… сорвал с полицейского шлем… – пронеслось в голове у Анны. Но Макс никогда бы…

– Ты имеешь в виду, что его забрали в полицию? – глупо спросила она.

– Да… – сказал Джордж и добавил: – Как иностранца из враждебного государства.

– Но нельзя арестовывать людей за то, что они – «из враждебного государства»! – закричала Анна. – И в любом случае Макс – никакой не враг! Мы уехали из Германии много лет назад. И он вот-вот должен получить британское гражданство!

– Я знаю, знаю. Мы все это им говорили. Но им без разницы. Они сказали, у них приказ интернировать всех мужчин-иностранцев из враждебного государства. А имя Макса было в списке.

– Интернировать?

– Да. В специальный лагерь.

Анна внезапно почувствовала внутри совершенную пустоту: дальнейший разговор утратил всякий смысл.

– Анна, ты слушаешь? – спросил встревоженно Джордж. – Послушай, здесь все переполошились: я, тьютор Макса, администрация колледжа. Билл так бушевал в отделении полиции, что его выкинули вон. Но мы не смогли ничего поделать. Это приказ правительства. Если хочешь знать, это реакция на то, что случилось в Голландии.

– Да… – ответила Анна: от нее ведь ждали ответа?..

– Неизвестно, как долго все это может продлиться. Макс надеется, что твои родители смогут что-нибудь сделать. Через две недели экзамены. И он думает, что кто-то сможет объяснить полиции ситуацию. Он взял с собой только учебники по праву – и почти никакой одежды…

– Да… – повторила Анна.

– Это все ерунда какая-то, – голос Джорджа зазвучал подавленно, как будто на нем лежала вина за случившееся. – Если что-то станет известно, я сразу дам тебе знать…

Анна словно проснулась:

– Конечно… Джордж, спасибо! Спасибо за все, что ты делаешь. Я сейчас все расскажу родителям.

И это будет ужасней всего…

Как и предполагала Анна, на маму и папу случившееся произвело ужасное впечатление. Папа почти ничего не сказал: арест Макса был для него частью страшной надвигавшейся на них катастрофы. На них, на Англию, возможно – на весь мир. Перед этой бедой папа чувствовал себя бессильным.

Мама пришла в страшное возбуждение, кричала и никак не могла успокоиться. «Почему Макс ничего не сказал полиции про папу? – спрашивала она снова и снова. – Почему ничего не сделала администрация колледжа? Где были все друзья Макса?» Когда Анна пыталась объяснить, что и сам Макс, и администрация, и друзья Макса сделали все что смогли, мама отказывалась в это верить и кричала: «Если бы я была там! Я никогда бы не позволила им арестовать Макса!»

По радио в девятичасовых новостях сообщили, что все мужчины-иностранцы из враждебного государства, проживавшие на юге страны и на восточном побережье, арестованы и отправлены в лагеря для интернированных. «Если бы только Макс приехал на День Святой Троицы в Лондон!» – кричала мама. Анна никогда не думала, что Кембридж считается прибрежным городом. Видимо, это самая крайняя точка восточного побережья. И наверное, эта область наиболее уязвима с точки зрения возможного вторжения. Правительство, объявил диктор, понимает, что его действия могут затронуть и невиновных людей, и выражает надежду, что со временем ситуация изменится.

Утешения в этом было мало. Остальные новости тоже не вселяли особого оптимизма. Члены датской королевской фамилии дали интервью, в котором рассказывали, что их жизнь висела на волоске и они чудом спаслись от нацистов. В самом конце транслировался фрагмент первой речи Черчилля в качестве премьер-министра. «Я не могу предложить вам ничего, кроме крови, тяжкого труда, слез и пота», – сказал он в палате общин.

На следующий день датская армия была разбита.

Эти новости Анна услышала вечером у Бартоломью.

– Как же это паршиво! – сказала Джинни. – Теперь они снова начнут опасаться воздушных налетов и ни за что не позволят нашей школе вернуться в Лондон. Вот увидите!

Джуди кивнула:

– Страшно даже подумать, что опять придется ехать в ту забытую богом дыру.

– Возможно, и не придется… – начал мистер Бартоломью, но, взглянув на Анну, внезапно умолк.