Николай Баранов - Время умирать. Рязань, год 1237 [СИ]

— Нет, — покачал головой половец. — Вряд ли. Сначала будут разбивать стену пороками. Ворота то ж. Вот когда сделают проломы, тогда уж… А пока тут делать нечего. Можно возвращаться.

Спустились вниз. Ратислав по пути заглянул в осадные клети, пристроенные с внутренней стороны крепостной стены, занятые воинами, нашел воеводу, начальника полутысячи обороняющей воротную башню и ближние к ней прясла. Тот не спал, сидел у очага, глядя на огонь. Ратислав его знал — бывши сотник княжьей дружины Ермил. Было ему лет слегка за тридцать. Большинство воинов Ермила тоже бодрствовали, негромко переговариваясь. Ратьша прислушался. Говорили, все больше, о татарах. Эти вои в сражении не были. Их за засеки не взяли — оставили охранять стольный град. Так себе были вои, что и говорить, небывальцы в основном. Да и доспех с оружием слабоваты. Рассказывали о татарах какие-то страсти. Прикрыв за собой дверь в клеть и встав у порога, Ратислав прислушался к разговору. Свет от очага сюда не доставал, потому воины не обратили на него особого внимания и продолжали внимательно слушать сидевшего в самой середине клети длинного худого воя лет сорока, обросшего жиденькой рыжеватой бороденкой. Язык, впрочем, был у рыжего подвешен хорошо и молотил он им без передыха.

— В главных у этих Гогов-Магогов ходит народ по прозванию мунгалы, — рек воин. — Ох, сильный народ. Пришел он с восточного края земли, подминая под себя и покоряя все народы на пути. Люди у мунгал, как наших два — высокие, сильные. Кони как наших три. Срубишь голову у мунгала, а на ее месте новая вырастает. А все потому, что послал их на наши головы Враг Рода Человеческого и грядет с их приходом конец света…

Дальше Ратьша слушать не стал, подошел к воеводе, встал напротив. Тот с трудом оторвал взгляд от огня, узнал Ратьшу, поднялся на ноги не спеша. Поздоровался. Рыжий примолк. Все воины в клети, те, кто не спал, уставились на воеводу и вид их ему, ох как не понравился: испуганный вид, пришибленный какой-то.

— Ты почему попускаешь такие вот разговоры? — попрекнул он Ермила. — Сам же в битве побывал с монголами, знаешь, что люди они, как люди! Не богатыри, а лошаденки у многих, так и вообще чуть побольше сторожевой собаки!

— Пресекал поначалу, — простуженным голосом ответил Ермил. — Так ведь шепчутся и шепчутся. Страху нагоняют друг на дружку. Потом надоело — рот каждому не заткнешь. Теперь вот сам слушаю, чего еще натреплют. Любопытно даже.

— Любопытно! — взрыкнул Ратислав. — Да они ж завтра, коль начнется приступ у тебя со стены разбегутся! Этого хочешь!?

— Куда ж они денутся? — усмехнулся Ермил. — В город сбегут? Так там их то ж достанут, понимать должны.

— Ох, рано тебя князь-батюшка на воеводы поставил, коль ты таких простых вещей не понимаешь, — убавил голос Ратьша. — Когда же ты видел, чтобы обуянные страхом думали куда бегут и что с ними потом будет? Бегут просто, губя себя и других. Вои твои этим страхом уже заражены. Их от него лечить надо, а ты попустительствуешь!

Ратислав вновь возвысил голос. Ермил опустил голову, видно, поняв, что опростоволосился.

— Ладно, воевода, — слово «воевода» Ратьша произнес с легкой насмешкой. — Будем лечить твоих воев от страха. — Есть в твоем войске бывалые рубаки, или все такие вот как этот? — он кивнул на рыжего краснобая, сейчас испуганно втянувшего голову в плечи.

— С полсотни наберется, — подумав, изрек Ермил.

— Зови. Хватит и полтора десятка. А из вас кто хочет монгольского пардуса за усы подергать? — спросил Ратислав у окружающих его воинов.

К этому времени все спящие проснулись и с интересом прислушивались к словам воеводы степной стражи.

— Много не надо, — продолжил Ратьша. — Тоже с десятка полтора. Что б не думали, что только бывальцы такое могут. Ну! Аль слабы в поджилках стали, рязанцы!

— Ну, такого не дождешься!

С дальнего, слабо освещенного угла к очагу пробрался здоровенный вой, обросший косматой черной бородой с растрепанными длинными, до плеч волосами, стянутыми кожаным ремешком. На вое был надет копытный наборный доспех, видать, доставшийся от далеких предков. За широким поясом простой плотницкий топор на длинном, свежевыструганном топорище. Широкие штаны из домотканины заправлены в поношенные сапоги. Войлочную с меховой опушкой шапку он сжимал в громадном кулаке.

— Бери меня, воевода, — голос его напоминал медвежье рычание. — А то все пятитесь от татар, пятитесь. До стольного града вот уж допятились. Куда дальше? Пора им и укорот давать.

— Молодец! — хлопнул его по плечу Ратислав. Звать как?

— Годеней кличут.

— Молодец, Годеня. Кто еще?

Из сгрудившейся возле очага толпы вышло еще пять человек. Рыжий же болтун забился куда-то в дальние ряды.

— Больше нет желающих. А? Рязанцы? Храбрецы и удальцы. Ведь все на Руси знают: нет воинов лучше рязанских, — продолжал подначивать Ратьша.

Вышло еще трое.

— Девять, — посчитал Ратислав. — Маловато, но…

— Погоди, воевода, — поднял руку косматый Годеня. — Пойду покличу по соседним клетям.

Он вышел на улицу, а Ратьша присел к очагу, протянув к теплу озябшие руки. В клеть заглянул обеспокоенный долгим отсутствием воеводы Первуша. Вошел, подошел к Ратиславу, спросил:

— Когда домой, господин? — народ на улице замерз, тебя дожидаючись.

— Да вишь, дело тут у нас образовалось, — ответил тот.

— Надолго ли?

— Кто знает, может и на всю ночь.

Первуша присвистнул, сказал:

— Так, может, всех сюда позвать? Пусть греются.

Подумав, Ратьша ответил:

— Гунчак, Дарко и княжич с меченошами пускай на место постоя отправляются. Семена отправь за оружием туда же. Для меня, тебя и его самого. Щиты пусть возьмет, луки и каждому по тулу со стрелами. Остальное, вроде, все при нас. И пусть поторопится. Одна нога здесь — другая там.

— Неуж на вылазку? — встревожился Первуша.

— Вылазка не вылазка, а надо татарина потревожить. Что б не слишком вольно себя под стенами чувствовал. Да и защитников города воодушевим маленько, а то что-то закисли. Непорядок.

Семен обернулся быстро. Как раз к тому времени, когда Ратислав осматривал построившихся в ряд охотников. Осмотром остался доволен. Вои казались крепкими, смотрели без страха и заискивания, кто-то даже зло. Но злость, как понял боярин, относилась не к нему, а к татарам, что было хорошо.

— Вот что сделаем, други, — собрав охотников в кучу, начал Ратьша. — По-тихому выйдем тайным ходом в ров. Это тут совсем рядом. Подберемся к нашим, тем, что изгородь строят и бьём татар, тех, что за ними следят. Кто сколько сможет. Кого-то живым оставьте, языками будут. Я со своими меченошами и еще пятью людьми держаться буду чуть позади — стрелами вас прикрывать, так что основную работу делать вам, страх перед татарами прогонять. И из себя и из соратников, тех, что в городе остались. Пока все понятно?