Николай Баранов - Время умирать. Рязань, год 1237 [СИ]

Прорвавшиеся осадники продолжали съезжать по склону вала и давить на ошеломленных защитников города. Ждать! Ждать! Ратьша, сам едва сдерживаясь, чтобы не погнать жеребца в бой, осаживал рвущихся вперед всадников. Рано еще! Татары, тем временем, прорвали неровный строй рязанцев примерно посредине. Оставшиеся две половинки начали загибаться вправо и влево, а часть прорвавшихся кинулась вперед, но сразу же замешкалась, увидев впереди сомкнутый строй конников. В конце концов, совсем остановились, начали сбиваться плотней, прикрываясь щитами, выставляя из-за них прямые, довольно длинные мечи.

Вот уж этим тяжелую конницу не сдержать, зло усмехнулся Ратьша. Решил: пора! Поток скользящих вниз по валу татар почти иссяк — волна штурмующих вся втянулась в прорыв. Ждать еще, дать время татарским военачальникам бросить на стену подмогу, которую будет уже не удержать. Хорошо бы воевода, командующий здешней обороной, додумался ударить запасными вдоль стены, сбросить с вала забравшихся на его гребень татар, отрезать прорвавшихся, достойно встретить новую волну находников, которая не преминет поспешить на помощь своим соратникам. Должен сообразить, не зря же его князь начальным человеком поставил. Должен! Все! Пора! Он повернулся к своим воинам, крикнул:

— Вперед! Насадим на рожны ворогов!

Развернул коня, опустил копье, перебросил щит из-за спины на грудь, дал шпоры. Скакун взял с места вскач. Сразу же позади раздался грохот сотен кованых копыт. Расстояние до сгрудившихся татар проскочили очень быстро. Казалось, миг и черная куча закрывшихся щитами и ощетинившихся мечами степняков оказалась совсем близко — вплотную. Конь под Ратиславом вместо того, чтобы грудью ударить в татарский строй, взвился на дыбы. Да, это не Буян. Буяна Ратьша пока приберегал — тот отстаивался в конюшне сбежавшего купчины. Конь, на котором сейчас он шел в бой, был обычным строевым скакуном, неплохо выезженным, но, видать, слабо испытанным в битвах.

Конь взвился на дыбы. Татары (или кем там были прорвавшиеся?) имели опыт боя пеших против конных и понимали, что спасти их может только тесный строй. Они сбились плечом к плечу, передние слегка присели, прижались спинами к задним, те прикрыли их и себя круглыми кованными щитами, образовав почти сплошной металлический панцирь. Конь опустил копыта на этот панцирь с глухим звоном, пробившимся даже сквозь рев и грохот боя. Татарин в первом ряду, на которого пришелся удар копыт, а потом обрушилась огромная тяжесть коня и всадника, рухнул на землю, но успел, судя по всему, вонзить свой кривой меч в незащищенное брюхо жеребца. Тот бешено взвизгнул и прянул в сторону, сбив с ног еще одного татарина в первом ряду. Ратислав, бросивший копье, застрявшее в одном из щитов, отбил мечом удар, нацеленный ему в правое бедро, закрыл щитом левую ногу и бок.

Раненый конь начал разворачиваться влево, пытаясь уйти от сыплющихся на его шею и голову ударов. Здесь он был защищен доспехом, но какие-то удары, все же, достигали цели. Тут подоспели чуть отставшие конники, которых возглавлял Ратьша. Одна из лошадей, выскочивших из-за его спины, ударила грудью в левое плечо ратьшиного коня, заставив того вновь повернуться мордой к вражескому строю. А потом несущиеся скакуны подперли его и справа и слева, потащили вперед на железный панцирь щитов. Управлять конем теперь, можно было и не пытаться. Их несло живой волной, дышащей ненавистью и жаждой крови.

Татары заметно подались назад, еще больше уплотнились. Бежать им было некуда. Оставалось держаться до последнего, надеясь, что подоспеет помощь из-за стен города. Рязанцы ударили в строй, ломая его грудью коней, пробивая щиты и доспехи тяжелыми копьями, рубя врагов прямыми обоюдоострыми мечами. Татары продержались недолго. Были бы у них длинные пехотные копья — другое дело, а мечом против тяжелого всадника, много не навоюешь.

Скоро строй разбился на куски. Вначале крупные, но быстро становящиеся все меньше и меньше. С боков надавили опомнившиеся пешцы… Бежать татарам было некуда — впереди, справа и слева враг, позади крутой склон вала. Кто-то из самых отчаявшихся пытался вскарабкаться на него, но преодолев пару-тройку саженей съезжал вниз под мечи рязанцев. Задние ряды рязанских всадников, которым не хватило места, для рубки, взялись за луки и азартно сбивали стрелами карабкавшихся по валу.

Пленных не брали — ни к чему они. Да и хотелось потешить ожесточившиеся сердца. Перебили всех. Потом дорезали тех, кто еще подавал признаки жизни. За это время запасные и подоспевшая из города подмога сбросили, или перебили тех татар, что оседлали вал, а затем отбили новую волну штурмующих, брошенную на помощь прорвавшимся. Отбили довольно легко. Видно, эти не ожидали особого сопротивления, думали перескочить вал одним махом. Не вышло. И они, потерявшие боевой дух, дрались вяло, и откатились назад быстро, не смотря на удары монгольских плетей, гнавших их в бой.

А Ратиславу в этой схватке не повезло. Все ж, многое в бою зависит от коня, а ему коняшка попался так себе… Не вовремя поднявшийся на дыбы и раненый в брюхо в самом начале, конь очень скоро начал припадать на передние ноги. По делу, нужно было бы выйти из боя и поменять лошадь, но теснота и давка были такими, что об этом нечего было даже думать. Раненого скакуна и Ратислава на нем несло в первых рядах рязанских всадников в самую гущу схватки. И, когда на пути встала живая стена еще не сломленной кучки татар, конь упал. Упал, когда уже врезался в эту стену. На этот раз правильно — защищенной доспехом грудью. Нанесли ему еще одну рану при этом, или просто утекли вместе с кровью последние его силы… Так ли, иначе, жеребец, подогнув передние ноги, грянулся на землю, сминая телом стоящих на пути врагов.

Ратьша уже был готов к тому и успел выпростать из стремян ноги. Но на ногах не удержался — кувыркнулся в самую гущу татар. Расталкивая их щитом и разя мечом, сразу вскочил, но его тут же стиснули со всех сторон тела врагов — сзади давили рязанские всадники, впереди не давал никуда деться откос вала. Ратислав дернулся — бесполезно. В лицо ему жутко скалился татарин, обдавая смрадным дыханием. Справа проорал что-то другой и попробовал достать Ратьшу ножом — взмахнуть мечом в такой тесноте было невозможно. Нож скрежетнул по нагруднику. Не пробил. А потом сзади на него обрушился страшный удар, и наступила тьма.

Очнулся Ратислав так же резко, как и обеспамятел. Вот только что была тьма и небытие, и тут же в глаза ударил свет. Почти сразу пришла боль. В голове и шее. Ратьша невольно застонал и потянулся рукой к затылку.

— Очнулся, — громом прогремел в больной голове обрадованно-неверящий голос Первуши.