Ирвин Ялом - Проблема Спинозы [litres]

– Я знал, что так и будет. Это было предопределено.

– Но ты же хороший человек! Ты предложил помочь мне. И ты действительно помог! И посмотри, что они с тобой сделали! Все это – моя вина! – Франку снова рухнул на колени, схватил Бенто за руку и прижал ее ко лбу. – Это распятие, а я – Иуда! Я предал тебя!

Бенто высвободил ладонь и на мгновение положил ее на голову Франку.

– Пожалуйста, встань. Я должен кое-что тебе сказать. Прежде всего, ты должен знать, что это не твоя вина . Они просто искали предлог.

– Нет, есть вещи, которых ты не знаешь! Пора, я должен сознаться. Мы предали тебя, Якоб и я! Мы пошли к парнассим, и Якоб пересказал им все, что ты говорил нам. А я ничего не сделал, чтобы остановить его! Я просто стоял там, пока он говорил, и кивал. И каждый кивок был новым гвоздем, вбитым в твой крест! Но я должен был так поступить. У меня не было выбора… поверь, у меня не было выбора!

– Выбор есть всегда, Франку.

– Звучит хорошо – но это неправда! Настоящая жизнь сложнее.

Удивленный, Бенто долгим взглядом всмотрелся в лицо Франку. Это был какой-то другой Франку, не тот, которого он знал.

– Почему же это неправда?

– А что, если у тебя есть только два пути на выбор и оба ведут к смерти?

– К смерти?

Франку избегал взгляда Бенто.

– Тебе что-нибудь говорит имя Дуарте Родригес?

– Да, это человек, который пытался ограбить мою семью. Человек, которому не нужны были никакие заявления раввинов, чтобы меня ненавидеть.

– Он – мой дядя.

– А… – Бенто закрыл глаза, медленно кивнул, охваченный внезапным чувством понимания, и вспомнил, что ему говорил об этом рабби Мортейра.

– Мой дядя предложил мне два пути на выбор, – продолжал Франку. – Если бы я согласился предать тебя, он спас бы меня, вывезя из Португалии, а потом, после того как я выполнил бы свою часть сделки, он бы сразу послал корабль в Португалию, чтобы спасти мою мать, сестру и тетку, мать Якоба. Все они скрываются, и им грозит великая опасность от инквизиции. Если бы я отказался, он оставил бы нас в Португалии.

– Ну, конечно! Ты спасал свою семью. Ты сделал правильный выбор.

– Пусть так – моего позора это не смоет! Я собираюсь пойти к парнассим в ту же минуту, как мои родные окажутся в безопасности, и сознаться, что мы подстрекали тебя, вынуждая сказать то, что ты сказал.

– Нет, не делай этого, Франку! Лучшее, что ты можешь сейчас для меня сделать, – это молчать.

– Молчать?

– Так лучше для меня, лучше для всех нас.

– Но почему это лучше? Мы ведь действительно обманом заставили тебя сказать то, что ты сказал!

– Но это же неправда! Я сказал то, что сказал, по собственной воле.

– Нет, это ты стараешься пощадить меня, утишить мою боль! Моя вина никуда не делась. Все это было игрой, все было спланировано. Я согрешил! Я обманул тебя. Я причинил тебе огромный вред…

– Франку, ты меня не обманывал. Я понимал , что вы дадите свидетельские показания против меня. Я нарочно говорил так опрометчиво. Я хотел , чтобы вы свидетельствовали. Это я повинен в обмане.

– Ты?!

– Да. Я использовал вас. Хуже всего то, что я поступил так, несмотря на возникшее у меня ощущение, что мы с тобой можем оказаться единомышленниками.

– Ты все правильно понял! Но то, что мы – единомышленники, только усугубляет мою вину. Когда Якоб рассказывал о твоих взглядах парнассим, я продолжал молчать, а мне следовало кричать изо всех сил: «Я согласен с Барухом Спинозой! Его взгляды – это и мои взгляды!»

– Поступи ты так, твой мир превратился бы в ад. Дядя отомстил бы тебе, твоя семья погибла бы, меня все равно изгнали бы – только парнассим изгнали бы и тебя наравне со мной.

– Барух Спиноза…

– Пожалуйста… Теперь я – Бенто. Баруха Спинозы больше нет.

– Хорошо, Бенто . Бенто Спиноза, ты – настоящая загадка. Сегодня у меня просто голова кругом, все – сплошная бессмыслица… Ответь мне на один простой вопрос: если ты хотел покинуть эту общину, почему ты просто не ушел по собственной воле? Зачем навлекать на себя такое бесчестье и несчастье? Почему просто не уехать? Не переселиться в другое место?

– Куда? Я что, похож на голландца? Еврей не может исчезнуть просто так. И подумай о моем брате и сестре. Подумай о том, как тяжко было бы покинуть их, а потом снова и снова принимать решение держаться от них подальше. Так, как сейчас, лучше. Да и для моих родных так лучше. Теперь им не придется снова и снова решать вопрос, разговаривать ли им со своим братом. Херем, объявленный рабби, решает все за меня и за них – раз и навсегда.

– Значит, ты говоришь, что лучше передать свою судьбу в руки других? Лучше ничего не решать – и вынудить других сделать выбор за тебя? Разве не ты только что сказал, что выбор есть всегда?

Вздрогнув, Бенто снова вгляделся в этого нового Франку – вдумчивого, откровенного Франку, без всякого следа того стеснительного, похожего на простачка крестьянина, каким он был на их прошлых встречах.

– В том, что ты говоришь, есть большая доля истины. Как ты пришел к тому, чтобы думать таким образом?

– Мой отец – тот, кого сожгли инквизиторы – был мудрым человеком. До того как его заставили креститься, он был главным раввином и советчиком всей общины. Даже после того, как все мы сделались христианами, сельчане продолжали ходить к нему, чтобы обсуждать серьезные жизненные вопросы. Я часто сидел рядом с ним и многое узнал о вине и позоре, о выборе и скорби.

– Ты – сын мудреца-раввина?! Так, значит, на наших встречах с Якобом ты скрывал свои знания и свои истинные мысли? Когда я говорил о словах Торы, ты только прикидывался невеждой?

Франку покаянно опустил голову.

– Я признаю, что играл роль. Но, по правде говоря, я и есть невежда в еврейской жизни. Мой отец в мудрости своей и любви ко мне пожелал, чтобы я не получил образования в нашей традиции. Если мы хотели остаться в живых, мы должны были быть христианами. Он нарочно не учил меня ничему: ни языку, ни обычаям, потому что хитрые инквизиторы понаторели в том, чтобы замечать любые следы еврейских мыслей.

– А как же твоя вспышка насчет того, что религии – это безумие? Это тоже было притворством?

– Ну уж нет! Да, по замыслу Якоба я должен был говорить о своих великих сомнениях в религии, чтобы поощрить тебя развязать язык. Но играть эту роль было легко: ни одному актеру еще не доставалась роль проще этой! На самом деле, Бенто, для меня было таким облегчением произнести эти слова! Чем больше заставляли меня заучивать христианских догм и историй о чудесах, тем больше я осознавал, что вера, христианская и иудейская, основана на детских фантазиях о сверхъестественном. Однако я не мог сказать ничего подобного своему отцу. Я не мог так его обидеть. А потом его убили за то, что он прятал у себя страницы Торы, которые, как он верил, несли на себе самое слово Божие! И снова я ничего не мог сказать. Услышать твои мысли – это было такое освобождающее чувство, что ощущение предательства поблекло, хотя честный обмен мыслями с тобой сам по себе служил обману. Такой сложный парадокс!