Саймон Терни - Калигула

Я смутно помню наше прибытие в Рим, столь суматошным и пестрым оно было. В памяти сохранились только обрывки: радуга, которую я приметила в небе и которая заставила меня взгрустнуть о прошлом и о потерянных родных, церемония на Капитолии, жертвоприношения, речи – все это цветными сполохами мелькает среди бесконечных приветственных криков, незнакомых лиц и света.

Зато я отчетливо помню Гемелла. Весь путь до Рима он томился в одной из повозок под бдительным надзором отряда преторианцев. Когда мы упивались ликованием народа на Форуме, краем глаза я увидела, как полдюжины стражников ведут Гемелла к Туллиану, зловонной подземной тюрьме. В ней содержали злейших политических врагов Рима, пока они ждали исполнения приговора – от нумидийского царя Югурты до предводителя мятежных галлов Верцингеторига. Теперь и Гемелл, внук Тиберия, вошел в их число. Я была несколько разочарована таким решением брата. И Силан, и Макрон призывали его казнить Гемелла, чтобы избавить от потенциальной проблемы. Я же сама не знала, какой судьбы желала противному юнцу, но точно не хотела обречь его на заточение в каменном мешке. Новоиспеченный император сказал только, что внук Тиберия еще может ему пригодиться. И если на то пошло, Гемелл действительно был политическим врагом Калигулы.

Еще я помню встречу с Агриппиной. Мы постоянно тревожились о ее благополучии, поэтому я была искренне рада увидеть среди встречающих старшую сестру, причем в добром здравии. Более того, от нее исходило какое-то сияние, непонятное мне, поскольку благословение – или проклятие – материнства я еще не познала. Первым делом я попыталась убедить сестру обратиться к Калигуле с просьбой о разводе, ведь теперь наш брат запросто мог избавить ее от Агенобарба, но она даже слушать не хотела. Агриппина держалась за свой брак по одной ей известным причинам и не имела ни малейшего желания расторгать его. Возможно, супругов объединяло то, что они вместе создали.

– Ты ничем ему не обязана, – убеждала я, пока мы все шествовали по Священной дороге. – Ты сестра императора!

– Дело не в том, кто кому и чем обязан, – прошипела Агриппина и небрежно помахала толпе рукой. – Здесь речь о птенцах, что еще не вылупились. Всему свое время.

Очевидно, у нее имелся некий далеко идущий план – во всем, что она делала, всегда был расчет. Я полагала, что никакие планы не могут оправдать ее жертв, но все мои доводы Агриппина пропускала мимо ушей.

– У тебя теперь столько власти, сколько захочешь! – выпалила я, довольно откровенно намекая на ее пристрастие к манипулированию людьми, и этими словами я заслужила косой взгляд сестры, но извиняться не собиралась. – Ты принадлежишь к императорской семье. Мы императорская семья. У тебя будет почет, и покой, и даже слава! Твои сыновья станут римскими принцами! – Это я сказала, все еще не догадываясь о той жизни внутри сестры, которая и придавала ей непонятное мне сияние, окутывающее ее словно плащ.

– Ливилла, ты ничего не знаешь, – отрезала Агриппина таким колючим тоном, что я опешила. – Ты живешь в своей маленькой обустроенной раковине и веришь в значимость отцовской крови в наших жилах. Дело не в том, что ты видишь, или кого ты знаешь, или кем можешь манипулировать сейчас. Сестра, тебе этого не понять. Что бы ни потребовало от тебя настоящее, ты должен все вынести, пока готовишь по кусочку свое будущее. Добиваться тактического перевеса – пустая трата времени и сил, когда цель – победить в игре. И хватит уже об этом.

Похоже, Агриппина твердо намерена была терпеть побои мужа ради того, к чему стремилась. Да и ее неприязненный тон отбил у меня всякое желание помогать ей. Старшая сестра всегда была холодным и расчетливым человеком, но, боюсь, брак с этим животным Агенобарбом еще и ожесточил ее.

Тогда я вновь переключила внимание на наше славное возвращение.

Спустя какое-то время пыл встречающих угас, и мы добрались наконец до Палатина, где нас ждал огромный дворец Тиберия, который теперь, полагаю, называют дворцом Гая, а во дворце – мой муж. Калигула поздоровался с ним, как с близким другом и родственником, и вдвоем они смеялись и шутили. Виниций водил нас по залам и показывал, что было изменено, чтобы удалить не только следы Сеяна, но и самые нездоровые из примет предыдущего владельца Тиберия. Старый император, по-видимому, имел странные, чтобы не сказать извращенные, вкусы и привычки.

Мне было трудно представить, каким будет воссоединение с супругом, с которым я сочеталась браком четыре года назад, а видела всего два раза. Вместе мы провели в общей сложности меньше двух недель. К моему удивлению, он был весел, нежен и страстен, и те первые дни в Риме слились для меня в прекрасном вихре. Виниций владел домом на Эсквилине, но жил в особняке на Палатине, который когда-то принадлежал императору Августу. Когда Гай узнал об этом, то настоял на передаче особняка нам. В нашем небольшом чудесном доме мы вновь стали мужем и женой. Тогда я вспомнила наши первые дни и поняла, почему так тосковала без него. К любви я всегда относилась с некоторым цинизмом, но, несмотря на это, в наших отношениях, кроме дружбы и уважения, все громче звучала некая первобытная страсть.

Несколько недель мы провели в пылком забытье воссоединенных любовников прямо под боком у Калигулы. Он же тем временем уже предпринимал первые шаги: обеспечил верность преторианцев и военных щедрыми денежными подарками, назначил на прибыльные и важные должности людей, заслуживших его доверие, а ненадежных перевел на позиции малозначимые.

Гай дал карлику Барату свободу и позволил вернуться на Капри в качестве владельца одной из императорских вилл. Подобная щедрость была свойственна Калигуле, когда он пребывал в хорошем расположении духа. Вот и покрытый шрамами Геликон, усердно исполнявший кровожадные приказы Тиберия, получил роль управляющего в императорском доме, несмотря на горячие протесты Макрона. Мало кто мог сравниться с Калигулой в великодушии, но его ярость была столь же безгранична. Я-то думала, что его юношеская вспыльчивость с возрастом исчезла, ведь на Капри она себя никак не проявляла. Однако теперь понимаю, что брату просто хватило ума и воли сдерживаться в опасном месте.

Первым событием, которое по-настоящему завладело моим вниманием, стало особое заседание сената. Состоялось оно недели через три после нашего прибытия, когда Калигула наконец достаточно освоился для того, чтобы уверенно предстать перед сенатом Рима. Именно в это время престарелые сенаторы, которые на холодные месяцы покинули город, стали стекаться в Рим и готовиться к заседанию. На ум сразу приходит нелестное предположение, что эти люди, впав в немилость вздорного Тиберия, старались держаться подальше от двора или преторианцев, а теперь решили, что при новом императоре их былые проступки забудутся и появится новый шанс на карьерный рост. В принципе, так оно и было. Почти.