Саймон Терни - Калигула

Лепид говорил убедительно. Не могу сказать, что его доводы вполне удовлетворили меня, и я так и не определилась, правильно было сводить моего брата с бесплодной игрушкой для забав вместо будущей императрицы или нет. В любом случае Калигула прав: пришло время избавиться от Лоллии и двигаться дальше. А я уж постараюсь в следующий раз тщательнее выбирать ему невесту.

Я все еще не освоилась с теми почестями, которыми осыпал нас наш брат. К тому, что у меня есть собственная скамья в императорской ложе в цирке, я постепенно привыкла и сидела там порой даже в отсутствие императора. Но некоторые места казались священными, вторгаться туда – кощунство. Для женщины, пусть и самых благородных кровей и сколь угодно сильной, находиться там, посреди моря мужчин, было тяжким испытанием.

Курия – здание для заседаний римского сената – обычно воспринимается как один большой зал, в котором собираются старики и в мельчайших подробностях обсуждают наши жизни. Но на самом деле это наиважнейшее из общественных строений города представляет собой комплекс из трех помещений, связанных по фасаду нарядной террасой. По правую руку – зал с сиденьями, где сенаторы решают государственные вопросы. Слева архив, где хранятся протоколы всех заседаний. А между ними втиснулся атриум Минервы – внутренний двор, окруженный крытым портиком. Там сенаторы могут заниматься частными делами, защищенные от глаз и ушей как публики, так и коллег-политиков.

Туда-то я и спешила следом за братом.

Точнее говоря, меня больше интересовал не атриум, а зал заседаний. Я бы не пошла в курию, хотя, должна признать, было любопытно посмотреть, как развиваются отношения брата с сенатом с тех пор, как он стал регулярно принимать участие в заседаниях. Но прибыла я туда главным образом затем, чтобы поддержать Гая. Он уже давно распорядился установить рядом с его креслом, под алтарем Виктории, лицом к остальному сенату, еще три – для каждой из нас, его сестер. Мы же ни разу ими не воспользовались, ведь почти сразу после этого распоряжения Калигула сам перестал приходить на заседания. Теперь же, когда Агриппина безвылазно торчала при своем грубияне-муже и маленьком сыне, а Друзилла переселилась в огромный мавзолей к самым высокочтимым из усопших, я сочла своим долгом занять хотя бы одно из кресел.

В тот день император намеревался объявить о новой кампании по покорению тех беспокойных германских племен за Реном, с которыми когда-то доблестно сражался наш отец. Эта важное решение должно было ознаменовать двухлетнюю годовщину правления Калигулы.

На пути через Форум, мимо фиг, винограда и оливковых деревьев и далее на террасу нас приветствовала публика. Император по-прежнему пользовался популярностью среди римлян, его забрасывали цветами и провожали восторженными выкриками. Перед Калигулой шагали его ликторы с церемониальными фасциями, я шла сразу за ним, и по обеим сторонам от нас преторианцы в белых тогах сдерживали напор толпы. День выдался яркий, с ноткой морозной свежести в воздухе, но солнце уже растопило белизну, и мир сиял обновленной влажной красотой.

Несмотря на непривычность того, что я делала, мне казалось, все складывается замечательно: народ любит императора, армия его обожает и с восторгом воспримет объявление в расчете на возможные награды и славу, и даже сенат, вопреки обыкновению, идет на диалог. На самом деле именно поэтому мне следовало насторожиться, ведь один из важнейших уроков моей жизни гласил: ждать катастрофы надо тогда, когда все складывается хорошо и счастливо.

Мы подошли к террасе, и ликторы свернули в сторону, где остались стоять компактной группой, поскольку в здание сената им не разрешалось входить. Сходным образом и преторианцы собирались занять позицию вне стен сената в ожидании, когда император выйдет и им надо будет сопровождать его во дворец – там предстояли большие празднования в честь годовщины.

В помещение, которое находилось справа, вливался поток сенаторов. Я тоже двинулась туда, но остановилась, так как брат почему-то направился к атриуму.

– Ты иди, – махнул он мне рукой. – Я подойду через несколько минут. У меня тут пара небольших дел.

Я кивнула, преторианцы остановились на почтительном расстоянии от дверей, и лишь четверо из них провожали меня к входу в зал заседаний.

Перед тем как войти, я вдруг встала как вкопанная. Какое-то сверхъестественное чувство предупреждало меня, только я не могла понять о чем. Мимо протискивались сенаторы, кивая уважительно сестре императора. Преторианцы с заметным нетерпением ждали, когда я наконец сделаю последний шаг внутрь, чтобы они могли разойтись по своим местам.

Что-то было не так.

Я даже успела повернуться, перед тем как раздался крик.

Голос брата. Ему грозила опасность.

Я метнулась на крик раньше, чем смысл происходящего дошел до сопровождавших меня солдат, однако мне мешали стола и палла, да и ростом я была ниже. Поэтому за тридцать шагов, отделявших зал заседаний от атриума, меня обогнали не только эти четыре преторианца, но и еще шестеро из тех, кто был дальше. Все преторианцы и ликторы отреагировали мгновенно, хотя большинство не помчались на крик, а образовали защитную линию. Они понимали опасность блокирования входа.

Я добежала до угла атриума, заглянула во двор и перестала дышать.

С юных лет я, дитя дома Германика, с кровью Цезарей в своих жилах, бессчетное количество раз слышала историю о гибели нашего великого предка. О тех ужасных минутах, когда сбитые с толку республиканцы набросились на диктатора и двадцать три раза вонзили ножи в его плоть. Как раз в момент, когда он входил в здание сената.

Была вторая годовщина восшествия моего брата на императорский трон. Мартовские иды. И то, что происходило во внутреннем дворе, не могло оказаться всего лишь совпадением.

В центре открытого пространства мой брат сражался с тремя убийцами, вооруженными ножами. Калигула бился отважно, ведь лентяем он никогда не был и много упражнялся в боевых навыках. С тремя противниками у него не было шансов. Двух он сдерживал неплохо, но пока они вынуждали его отвлекаться, третий то и дело улучал момент и наносил удар, и только милостью богов Калигула все еще оставался в живых. Император был ранен в обе руки, в плечи, а один удар в горло, будь он чуть глубже, стал бы, вероятно, смертельным.

Брат долго не продержится.

Еще восемь заговорщиков стояли лицом к подступающим преторианцам, чтобы обеспечить троим товарищам достаточно времени для убийства Калигулы.

Я в ужасе смотрела, как нож метнулся к глазу брата. Гай успел уклониться, и лезвие лишь процарапало длинную линию на его лбу. От боли он вскрикнул, но благодаря инстинкту, дарованному Марсом, сумел перехватить руку, сжимающую нож, и, рывком подняв колено, переломил ее в запястье.