Саймон Терни - Калигула

– Гетулик в Германии, – ответил Гай, сведя брови. – Я не могу просто так взять и арестовать его. Он там занимает пост легата, под его командованием самые доблестные легионы империи. – И тут ему словно открылся некий большой план; изогнув брови, он заходил по залу, палец одной его руки постукивал по раскрытой ладони другой. – Он контролирует самую сильную часть всей армии Рима. Более того, это те легионы, на которые я рассчитывал бы в трудные времени. Это люди, служившие еще под началом нашего отца, и их любовь к Германику – залог их верности. Если Гетулик заставил их отвернуться от меня… – Брат всегда быстро принимал решения. – Пошли за префектами претория! – приказал он Каллисту. – Скажи им, что я хочу, чтобы Максима и Корбулона арестовали немедленно. И отправь весть бывшему консулу Гальбе. Он помогал мне с подготовкой моей кампании за Реном. Боюсь, придется нам выступить в Германию раньше намеченного срока.

Каллист с поклоном удалился исполнять распоряжения, а брат вновь повернулся ко мне:

– Спасибо, что предупредила. Сенаторы, полководцы, консулы, преторы – все они могут пойти против меня, но семья – это наши священные узы, не правда ли?

На это я ничего не могла ответить. Перед моими глазами стояли Лепид и Агриппина, втайне обсуждающие свои чудовищные планы. Узнай брат, от кого исходит нынешняя угроза, это знание сломило бы его.

Следующие две недели стали самыми неприятными в моей жизни. Консулов схватили в тот же день. Корбулон не отрицал своего участия в заговоре, хотя и заверил брата покаянным тоном, что вовсе не собирался убивать Калигулу и его жену, свою сестру, и о таких планах ничего не знал. Его волновал только вопрос преемственности – он не хотел, чтобы на трон претендовали дети Милонии от первого брака, поскольку считал ее бывшего мужа негодяем. Было в его чистосердечном признании нечто такое, что побудило Калигулу проявить милосердие. И поскольку Милония тоже умоляла его о снисхождении, он отбросил гнев и намерение казнить предателя и вместо этого всего лишь снял Корбулона с должности. Максим же забаррикадировался в своих покоях, когда за ним пришли преторианцы, и, поняв, что надежды на спасение нет, упал на свой меч. Итак, оба консула заплатили за свое участие в заговоре.

Однако быстро выяснилось, что их роль была второстепенной. Брат пытался выудить у меня хоть какие-то сведения о том, кого мне удалось подслушать, но я утверждала, что ничего не видела – только слышала голоса, которые не смогла идентифицировать. Как ни велико было раздражение Калигулы, тут он оказался бессилен. Он не сомневался в том, что главные заговорщики на свободе, и он чуть не приказал пытать Корбулона, и только слезные мольбы жены удержали его от этого. Таким образом, оставался лишь один человек, который мог бы рассказать императору какие-то новые подробности заговора, и это был Гетулик.

Калигула велел, чтобы у Корбулона забрали его меч – бесценный клинок, подаренный ему еще Тиберием, – и поместили в храм Марса-Мстителя. Там же вскоре оказался и меч Максима, который вытащили из еще не остывших внутренностей самого консула. Виниций довольно бестактно заметил, что того и гляди в каждом храме в Риме окажется по свидетельству того или иного заговора против моего брата, – он вспомнил об окровавленной тоге в храме Божественного Цезаря. Но оружие, поднесенное Марсу-Мстителю, – это не память о предательстве, а обращение ко всему миру, как и клятва брата добавить к паре мечей еще и меч Гетулика.

Почти немедленно мы тронулись в путь – в Германию, чтобы предать суду третье лицо из триады заговорщиков (по крайней мере, так считал брат). У меня болела душа при мысли о том, что сразу вслед за его повозкой, купаясь в роскоши, едут еще два предателя. Калигула настоял на том, чтобы с ним отправились все ближайшие родственники и придворные. На север поехали Геликон, Каллист и Протоген, а также я с Виницием, Лепид и Агриппина, два префекта претория – Стелла и Клемент, – старый вояка Гальба, почти весь преторий и отряд всадников. Двигались мы стремительно, насколько это возможно для армии, причем преторианцам пришлось оставить свое боевое снаряжение в Риме и ехать налегке.

Все две недели нашего путешествия Лепид и Агриппина, делящие повозку со мной и моим супругом, исподтишка обменивались осторожными, беспокойными взглядами и предпочитали молчать. При дворе почти сразу стало известно, что заговор раскрыли благодаря тому, что я подслушала заговорщиков, и двое интриганов в повозке посматривали на меня испытующе. Еще до отъезда из Рима я много раз подходила к дверям сестры и нашего друга, собираясь открыть им свою осведомленность об их планах и умолять отказаться от намерений и отрицать всякую причастность к заговору. Но так и не постучалась ни в ту, ни в другую дверь, потому что, во-первых, не представляла, с чего начать подобный разговор, а во-вторых – и в-главных, – поскольку боялась, что они убьют меня как опасного свидетеля. Всю поездку я просидела в напряжении, как натянутая струна.

Наш путь пролегал вдоль побережья Италии и потом сворачивал вглубь материка, в сторону могучих альпийских вершин и крутых перевалов, ведущих через Рецию к великой реке Рен и раскинувшейся за ней Германии. Во всех поселениях, попадавшихся на нашем пути, удивленные жители пытались устроить торжественный прием, поскольку визит императора для них – огромная честь. Но мы спешили на север и не могли отдать должное их гостеприимству. Мы ехали дальше, в гористую Рецию, через которую в это время года ни один разумный торговец не поведет караван.

Чтобы обеспечить нашей колонне максимально быстрое продвижение, каждый вечер измученные рабы высылались вперед с бочками воды – они поливали дороги, иначе поднятая копытами и колесами пыль не давала нам дышать.

Наконец на той стороне Альп, возле Аргентората, мы встретились с частью воинских сил, которые брат собирал для своей северной кампании. Следующим пунктом стал Могонциак, где находился дворец римского легата, но оказалось, что Гетулик перебрался еще севернее, занимаясь подготовкой войск. Пришлось и нам ехать дальше.

В римскую крепость Ара-Убиорум мы прибыли на исходе сентября в сопровождении примерно десяти тысяч воинов. Должно быть, сестра моя находилась во власти странных ощущений: она ехала на встречу с одним из своих сообщников в сопровождении человека, которого они договорились убить, и к тому же Аба-Убиорум был местом ее появления на свет – наш отец тогда вел кампанию в этих краях. Четверть века назад своевольные северные легионы восстали после кончины Августа, желая посадить на трон Германика, но отец остался верен Риму и отговорил воинов от бунта. Теперь все указывало на то, что они намереваются устроить мятеж против сына столь любимого ими командира.