Колин Маккалоу - Цезарь, или По воле судьбы

– Цезарь, пока что ты обладаешь империем. Но если ты пойдешь в Аримин, тебе придется пересечь Рубикон.

– К тому времени, как это произойдет, Гирций, я, видимо, уже стану частным лицом и буду иметь право идти куда захочу. Под прикрытием своего чрезвычайного декрета сенат в одно мгновение лишит меня всего.

– Значит, ты не возьмешь с собой тринадцатый легион? – спросил с легкой тревогой Гирций.

Цезарь сидел, как всегда, в чуть расслабленной позе. Спокойный, невозмутимый, не знающий ни сомнений, ни страхов, одним своим видом демонстрируя несокрушимое превосходство над всеми. Таких обычно не любят, но этого человека любили. Его легаты, его солдаты, его офицеры. А за что? А за то… за то… о, за что же?! Да, похоже, за то, что он был таким, каким каждый мужчина хотел бы видеть себя!

– Конечно, я возьму с собой тринадцатый, – ответил Цезарь и встал. – Подготовь парней к маршу. У тебя и у них два часа. Полный обоз, взять все. Артиллерию тоже.

– Ты скажешь им, куда их ведешь?

Светлые брови взметнулись.

– Не сразу. Потом. Собственно, многие из них с той стороны Пада. Что значит для них Рубикон?

Младшие легаты, такие как Гай Асиний Поллион, разлетелись повсюду, оповещая о выступлении военных трибунов и старших центурионов. За два часа тринадцатый свернул лагерь и развернулся в маршевую колонну. Легионеры хорошо отдохнули, несмотря на переход в Тергесту, который они совершили по приказу Цезаря под командованием Поллиона. Там они провели интенсивные маневры, потом вернулись в Равенну, где им предоставили отпуск, достаточно продолжительный, чтобы они пришли в наилучшую форму.

Марш шел нормально. Тринадцатый направлялся к хорошо укрепленному лагерю на северном берегу реки Рубикон – официальной границы между Италийской Галлией и Италией. Ничего не было сказано, но все, включая простых солдат, понимали, в чем дело. И были рады, что Цезарю надоело сносить бесконечные оскорбления, бросавшие тень на каждого, кто служил у него, – от легатов до ауксилариев.

– Мы шагаем в историю, – сказал Поллион Квинту Валерию Орке, такому же младшему легату, как он.

Поллион любил почитывать исторические труды.

– Это неудивительно, мы ведь с ним, – сказал Орка и засмеялся. – Каков он все-таки, а? Пуститься в путь с одним легионом! Как знать, что ждет нас в Пицене? Может быть, дюжина легионов и армия ополченцев?

– О нет, – с уверенностью сказал Поллион. – Там три легиона, от силы четыре. И мы их запросто разобьем.

– Особенно если два из них – шестой и пятнадцатый.

– Да.

К вечеру десятого января тринадцатый легион достиг Рубикона и, не останавливаясь, его пересек. Лагерь было приказано ставить на другом берегу.

Цезарь с небольшой группой легатов остался на северном берегу, чтобы наскоро перекусить. В этот сезон реки, текущие с Апеннин, как правило, не вздувались. Снег с гор давно сошел, дожди еще не начинались. Так что, несмотря на длинное и в низовьях широкое русло, Рубикон, берущий начало чуть ли не от истоков высокогорной, текущей на запад реки Арн, не представлял собой препятствия ни для людей, ни для животных.

За едой говорили мало, Цезарь вел себя как обычно. Пища его тоже была самой обыкновенной: немного хлеба, немного сыра, немного оливок. После трапезы он омыл руки в поднесенном ему слугой тазике, встал со своего курульного кресла, от которого, как все заметили, не отказался, и скомандовал:

– По коням!

Но конь, которого к нему подвели, был не из его красивых дорожных скакунов. Это был Двупалый. Как и два прежних Двупалых, на которых он сражался с тех пор, как Сулла подарил ему первого такого коня, этот Двупалый – ветеран Галльской кампании – был холеный гнедой с длинными гривой и хвостом и симпатичной круглой мордой. Породистый конь, достойный любого командующего, хоть и не белый. Вот только копыта его были словно разделены на пальцы.

Италия, 49 г. до н. э.

Легаты следили за ним как зачарованные. Они все гадали, будет война или нет, и теперь точно знали, что будет. Цезарь садился на Двупалого только перед сражениями.

Он направил коня по пожелтевшей осенней траве в прогалину между деревьями – прямо к сверкающему потоку. Но на отмели, образованной мелководьем, остановился.

«Ну вот. Все еще можно повернуть вспять. Я еще не нарушил закон. Но как только мой Двупалый пересечет эту тихую незаметную речку, я превращусь из защитника моей родины в завоевателя. Я это знаю. Уже два года. Я прошел через многое. Ломал голову, планировал, интриговал, делал все, что было в моих силах. Я соглашался на невероятные, немыслимые уступки. Даже дал им согласие на Иллирию и один легион. Но им и этого мало. Они плюют на меня, хотят сунуть меня лицом в грязь и превратить Гая Юлия Цезаря в пустое место. Но Гай Юлий Цезарь отнюдь не таков. Он не желает быть пустым местом. Ты хотел смешать меня с пылью, Катон? Теперь ты увидишь, что из этого выйдет! Ты вынудил меня выступить против отечества, попрать закон. Помпей, ты тоже увидишь, что такое война с достойным противником. Как только Двупалый погрузит в поток свои копыта, я превращусь в изменника. И чтобы смыть с себя это пятно, я буду вынужден биться с моими соотечественниками. Но этого мало – я должен их победить.

Что ждет нас на том берегу? Сколько у них легионов? Готовы ли они? Я основываю всю свою стратегию на предположении, что ими не сделано ничего. Что Помпей не знает, как начать войну, и что boni не знают, как ее надо вести. Помпей никогда сам ничего не затевал, несмотря на все свои специальные назначения. Он – мастер доделывать чужую работу. А boni могут лишь развязать войну. Когда дойдет до дела, как поладит он с этими хорошими людьми, которые будут медлить, разглагольствовать, критиковать и всячески ставить ему палки в колеса. Для них все это игра, некие умственные построения. Они не понимают реальности. Что ж, игра так игра. Но, помимо таланта, на моей стороне удача».

Внезапно он запрокинул голову и засмеялся. Строчка любимого поэта Менандра пришла ему на ум.

– Пусть решит жребий! – воскликнул он на греческом, легонько ударил Двупалого и перешел Рубикон – в Италию, навстречу войне.

Аримин драться не захотел. Все население городка высыпало с цветами на главную улицу, приветствуя сбитых с толку солдат. Цезарь тоже был несколько обескуражен. Как-никак Аримин находился во владениях Магна и вполне мог ополчиться против Цезаря. В таком случае с кем же теперь воевать? Ему сообщили, что Терм стоит в Игувии, Луцилий Гирр – в Камерине, Лентул Спинтер – в Анконе, а Вар – в Авксиме. Лентулу Спинтеру удалось сколотить десять когорт, остальным – вполовину меньше. Тринадцатый все это не пугало. Раз Аримин драться не захотел, возможно, не захотят и другие. Цезарь не жаждал крови. Чем меньше ее прольется, тем лучше.