Колин Маккалоу - Цезарь, или По воле судьбы

– Ну, от меня того же не жди. Я служил у него. Он мне нравится. Клянусь всеми богами, я им восхищаюсь! И ни за что не стану сражаться против него. Даже и не проси меня, Марк!

– Я глава рода Туллиев Цицеронов! – вскричал Цицерон. – Ты обязан мне подчиняться!

– В семейных делах – безусловно. Но против Цезаря я не пойду.

И с этой позиции его нельзя было сдвинуть.

Еще более жаркие споры разгорелись, когда в Формиях к мужской половине семейства Туллиев Цицеронов присоединились женщины: жена Цицерона, дочь Цицерона, а также жена его младшего брата. Помпония, сестра Аттика, в сварливости превосходила Теренцию, на сей раз державшую (небывалая вещь!) сторону мужа. Помпония с Туллией стояли за Квинта. Вдобавок к этому сын последнего хотел вступить в легионы Цезаря, а сын главы раздираемого междоусобицей клана – в легионы Помпея.

– Tata , – сказала Туллия, не сводя с отца своих больших карих глаз, – я хочу, чтобы ты понял. Мой Долабелла считает, что Цезарь воплощает в себе все, чем могут гордиться римские аристократы.

– Он считает, а я это знаю, – не преминул добавить Квинт Цицерон.

– Да, отец, – тут же поддержал его Квинт Цицерон-младший.

– Мой брат говорит то же самое, – задиристо вставила Помпония.

– Вы все недоумки! – сделала вывод Теренция.

– Спешащие подлизаться к возможному победителю! – зло выкрикнул молодой Марк Цицерон.

– Замолчите! – рявкнул глава рода Туллиев Цицеронов. – Заткнитесь все! Уходите! Оставьте меня! Разве вам мало того, что вербовка идет из рук вон плохо? Разве мало того, что я вынужден терпеть дюжину ликторов? Разве мало того, что консулы в Капуе ничего не сделали, только разместили пять тысяч здоровяков-гладиаторов по лояльным к Республике семьям, чтобы те их объедали? Разве мало того, что Катон подумывает убраться в Сицилию? И что Бальб пишет мне дважды в день, умоляя найти способы помирить Цезаря и Помпея? И что последний уже переводит когорты в Брундизий и фрахтует идущие за море корабли? Tacete, tacete, tacete!

Избавившись от сторожевых сенаторских псов, Помпей воспрянул духом. От Тита Лабиена он не слышал ничего, кроме здравых военных советов, без риторики и политических вывертов. Ему даже стало казаться, что страшный крах удастся предотвратить. Похоже, правда, в Италии Цезаря не остановишь. Гораздо разумнее переплыть Адриатику, прихватив с собой правительство Рима. Тогда Цезарю некого будет запугивать, принуждая официально признать свою правоту. Он поймет, что войдет в историю как захватчик, и таким образом окажется в тупике. Так что отступление за море вовсе не отступление, а здравый тактический ход, передышка. Чтобы вымуштровать необученных рекрутов, дождаться прибытия войск из Испании, набрать кавалерию у восточных царей.

– Не рассчитывай на свои испанские легионы, – предупредил Лабиен.

– Почему?

– Если ты покинешь Италию, Магн, не жди, что Цезарь последует за тобой. Он пойдет в Испанию и покончит там с твоей базой и армией.

– Но ведь я – его главная цель!

– Нет. Нейтрализация Испании – вот его основная задача. Именно поэтому он и не призывает все легионы к себе. Он знает, что они нужнее по ту сторону Альп. Я думаю, что Требоний с тремя легионами уже в Нарбоне, где старый Луций Цезарь привел все в порядок и держит в боеготовности несколько тысяч местных солдат. Они будут ждать Афрания и Петрея и не дадут им пройти. – Лабиен нахмурился, взглянул на Помпея. – Ведь твои легионы пока не идут сюда, так?

– Да, не идут. Я все еще думаю, как поступить. Переправиться через Адриатику или идти в Пицен?

– Ты слишком долго тянул с этим, Магн. Твой поход в Пицен перестал быть альтернативой нундину назад.

– Тогда, – решительно сказал Помпей, – я сегодня пошлю Квинта Фабия к Агенобарбу с приказом покинуть Корфиний и прибыть ко мне.

– Хорошая мысль. Корфиний он все равно не удержит, и его люди перейдут к Цезарю, а они нужны нам. У Агенобарба два полных легиона плюс еще пятнадцать когорт. – Он призадумался. – А как шестой и пятнадцатый?

– Превосходно. Благодаря тебе, полагаю, поскольку они узнали, что ты на моей стороне.

– Значит, и я пригодился на что-то.

Лабиен встал и прошел к окну, в которое задувал злой северный ветер. Да, окрестности Ларина так и не оправились после того, что с ними сделали Гай Веррес и Публий Цетег. Клевреты Суллы вырубили тут все деревья. В результате корневая система больше не сдерживала верхний слой почвы, и то, что было плодородной, покрытой зеленью землей, стало пылью, над которой летала саранча.

– Ты фрахтуешь в Брундизии корабли? – спросил Лабиен, не обращая внимания на струящийся из окна холод.

– Да, разумеется. Но мне нужны деньги. Многие капитаны отказываются отплывать без задатка. В другой ситуации они поверили бы распискам. Вот, кстати, в чем разница между обычной и гражданской войной.

– Возьми деньги в Капуе. Из казны.

– Придется, – рассеянно буркнул Помпей. И через миг вскинулся в кресле. – Юпитер!

Лабиен обернулся:

– Что?

– Лабиен, я не уверен, что казна сейчас в Капуе! Юпитер! Геркулес! Минерва! Юнона! Марс! Я не видел по дороге в Кампанию никаких повозок со специальной охраной! – Помпей с искаженным лицом вонзил ногти в виски, зажмурил глаза. – О боги, я не могу в это поверить! Неужели Марцелл и Крус бежали из Рима, не прихватив с собой содержимое наших хранилищ? Они ведь народные избранники, консулы! Они должны были позаботиться о деньгах!

У Лабиена посерело лицо, но он сдержался.

– Ты хочешь сказать, что мы пустились во всю эту авантюру без каких-либо фондов?

– Я не виноват! – завопил Помпей, судорожно ероша свою шевелюру. – Неужели я обо всем должен думать? Неужели эти mentulae не могут взять хоть что-нибудь на себя? Они месяцами кудахтали, спорили и вопили, они задурили мне голову, прокричали все уши. Критиковали, придирались, ехидничали! Сенат думает то, сенат думает се!

– Тогда, – сказал Лабиен, понимая, что брань ничему не поможет, – нам следует срочно послать в Капую решительного человека с наказом для консулов немедленно выехать в Рим, чтобы вывезти из хранилищ все деньги. Иначе Цезарь оплатит свое предприятие из государственного кошелька.

– Да, да! – крикнул, вскакивая, Помпей. – Я немедленно сделаю это! Я знаю, кого послать. Гая Кассия! Плебейский трибун, отличившийся в Сирии, сумеет найти убедительные слова!

И он убежал, оставив Лабиена с тяжелым сердцем взирать на суровый ландшафт. «Да, Помпей изменился. Он – кукла, причем потерявшая половину набивки. Он стареет. Ему вот-вот стукнет пятьдесят семь. Но кое в чем он прав. Его окружение и впрямь достойно презрения. Одни политики-теоретики. Катон, Марцеллы, Лентул Крус, Метелл Сципион. В военном искусстве ничего не смыслят, не сумеют отличить свои задницы от мечей. Я сделал неверную ставку, если эти пиявки будут по-прежнему манипулировать Магном. Тогда Цезарь нас съест. Пицен уже пал. К тринадцатому присоединился двенадцатый. Теперь у Цезаря два боевых легиона. Плюс все наши рекруты, которые к нему перешли. О, они знают, кто лучший! Но не знают меня. Я сам переговорю с Квинтом Фабием. Я подскажу ему, как заставить Агенобарба покинуть Корфиний! А деньги… Что деньги? Деньги должны быть и где-нибудь здесь. Несмотря на старания Верреса и Цетега. Как-никак, прошло уже тридцать лет. Что-то осело в святилищах, что-то отложил старый Рабирий… Еще я поговорю с Гаем Кассием. Скажу ему, чтобы он по дороге из Капуи занимал всюду деньги. У храмов, у властей на местах. Нам вскоре будет дорог каждый сестерций!»