Колин Маккалоу - Цезарь, или По воле судьбы

Ликторы повернулись кругом и с каменным лицом пошли к выходу. Гней Помпей зашагал следом за ними.

– Какая заносчивость! – ахнул Теодат, всплескивая руками. – Не верю своим ушам!

– Попридержи язык, педагог! – резко оборвала его царица.

– Можно мне уйти? – жалобно спросил маленький царь.

– Да, иди, мелкая поганка! И прихвати с собой Теодата!

Они вышли, причем воспитатель по-свойски обнимал трясущегося ребенка за плечи.

– Тебе придется выполнить все требования Гнея Помпея, – промурлыкал Потин.

– Помолчи, самодовольный червяк. Я и без тебя это понимаю!

– Молись, земная Исида, дочь Ра, чтобы Нил новым летом обильно разлился.

– Я-то буду. Однако не сомневаюсь, что и ты, и Теодат, и твой любимец Ахилла, мой главнокомандующий, станете усердно молиться Серапису об обратном: чтобы Нил оставался в своих берегах! Второй такой год высушит и Фаюмский оазис, и Мареотиду. Весь Египет останется без еды, а мой личный доход настолько уменьшится, что я не смогу закупать продовольствие, даже если сумею найти поставщиков. Ведь засуха сейчас и в Македонии, и в Сирии, и у греков. Цены на продовольствие взлетят, а александрийцы восстанут.

– Как фараон, о царица, – спокойно напомнил Потин, – ты имеешь доступ к сокровищницам Мемфиса.

Клеопатра бросила на него презрительный взгляд:

– Конечно, доброжелатель! Ты ведь прекрасно знаешь, что жрецы не позволят мне тратить хранящиеся там сокровища на спасение Александрии. С чего бы им жалеть этот город? Ведь ни одному коренному египтянину не дозволено в нем проживать, даже без надежд на гражданство. Но я и сама не хочу ничего тут менять, чтобы египтяне не подцепили заразу смутьянства.

– Тогда будущее не сулит тебе ничего хорошего, царица.

– Ты считаешь меня слабой и глупой, Потин. Это большая ошибка. Ведь я олицетворение Египта.

У Клеопатры было несколько сотен прислужниц. Но только двумя она дорожила – Хармионой и Ирадой. Эти юные македонские аристократки с детства были компаньонками дочери Птолемея Авлета и Клеопатры Трифены. Ровесницы Клеопатры, обе они провели с будущей царицей Египта все трудные годы. Развод Птолемея Авлета с ее матерью… изгнание Птолемея Авлета… трехлетняя ссылка в Мемфис, пока старшая сестра ее Береника и мать правили государством… смерть матери… возвращение Птолемея Авлета на трон и казнь Береники. Так много пережито! Так много!

Они были единственными наперсницами Клеопатры, поэтому содержание переговоров с Гнеем Помпеем она поведала именно им.

– Потин становится невыносимым, – сказала она.

– Это значит, – сказала Хармиона, смуглая и привлекательная, – что он надеется свергнуть тебя и что час этот, по его мнению, близок.

– Да, ты права. Мне надо бы поехать в Мемфис и посоветоваться с богами, – раздраженно откликнулась Клеопатра, – но я не смею. Покинуть Александрию сейчас было бы пагубной ошибкой.

– Может быть, лучше написать Антипатру, соправителю царя Гиркана? Он хороший советчик.

– Это вообще бесполезно. Он держит сторону римлян.

– А как он выглядит, этот Гней Помпей? – спросила белокурая и очень смазливая Ирада, которую больше интересовали мужчины, чем политические интриги.

– Как Александр Великий.

– Он понравился тебе, да? – продолжала выпытывать Ирада.

Клеопатра сердито ответила:

– Сказать по правде, Ирада, мне очень не понравился этот человек. Почему ты задаешь такие глупые вопросы? Я – фараон. Моя девственность принадлежит равному мне по крови божеству. Если тебе нравится Гней Помпей, иди и спи с ним. Ты молодая женщина, ты имеешь право выйти замуж. Но я – фараон, бог на земле. Я сойдусь с мужчиной ради Египта, а не ради собственного удовольствия. – Она сделала гримасу. – Поверь мне, только ради Египта я соберусь с духом и отдам мое нетронутое тело этой маленькой гадюке!

В начале декабря Помпей Великий с чувством глубокого облегчения отбыл в западном направлении и по Эгнатиевой дороге двинулся к Диррахию. Жизнь в Фессалонике с сенаторской сворой превратилась в конце концов в сущий кошмар. Ибо к нему возвратились все, от Катона до старшего сына. Тот привел из Александрии великолепную боевую флотилию и шестьдесят забитых доверху транспортов. Предполагалось – пшеницей, ячменем, бобами и нутом. Оказалось – в основном финиками, сладкими и очень ценимыми гурманами, но, разумеется, не годящимися для солдат.

– Эта тощая стерва, чудовище! – прорычал молодой Гней Помпей, обнаружив, что лишь десять транспортов честно загружены зерном. В амфорах же полусотни судов были одни финики, хотя ему обещали пшеницу! – Она обманула меня!

Его отец в присутствии Катона и Цицерона предпочел увидеть смешную сторону в ситуации. Он хохотал до слез, ибо пролить их иначе не мог.

– Ничего, – успокоил он разъяренного сына. – После победы мы поспешим в Египет и оплатим всю нашу войну из казны Клеопатры.

– А я лично вышибу из нее дух!

– Ц-ц-ц! – зацыкал Помпей. – Любовнику так говорить не пристало! Ходят слухи, что ты ее все-таки поимел.

– Нет, но с удовольствием поимею. Единственным способом: набью финиками и поджарю!

Услышав такое, Помпей снова расхохотался.

Катон возвратился как раз перед этим событием, очень довольный результатом своей родосской миссии и жаждущий поведать о встрече с Сервилиллой, еще одной своей сводной сестрой, разведенной женой умершего Лукулла, и с ее сыном Марком Лицинием Лукуллом.

– Не понимаю ее, так же как никогда не понимал Сервилию, – объявил он хмуро. – Я встретил Сервилиллу в Афинах. Кажется, она думала, что в Италии ее занесут в проскрипционные списки. Первым делом она поклялась никогда больше не расставаться со мной и отправилась на Родос. Перессорилась с моими философами. Но когда пришло время отплывать, вдруг сказала, что остается.

– Женщины – странные существа, мой Катон, – сказал Помпей. – Ну, ступай же.

– Я не уйду, пока ты не пообещаешь урезонить своих галатийских и каппадокийских конников. Они дурно ведут себя.

– Они здесь, чтобы помочь нам победить Цезаря, мой Катон, и мы не платим за их содержание. Пусть изнасилуют всех женщин в Македонии и передерутся со всеми мужчинами, меня это не касается. Уходи!

Затем притащился Цицерон в сопровождении своего сына. Измученный, несчастный, обиженный на всех, от своего брата с племянником до Аттика, которые, видите ли, отказывались бранить Цезаря и всеми силами облегчали ему жизнь в Риме.

– Меня окружали изменники! – кричал он, страшно тараща свои бедные гноящиеся, красные и запекшиеся глаза. – Мне понадобились месяцы, чтобы организовать свой побег, и все-таки я убежал. К сожалению, без бедняги Тирона.