Иван Арсентьев - Буян

Но Шестипалый уже посеял зерно сомнения. Неразбериха выкриков, бестолковая брань. Сбитая с панталыку толпа с угрюмой недоверчивостью смотрела на оратора. Крупные черты лица, коренастая фигура, добродушно-суровый взгляд. Никому и в голову не пришло, что этот простоватый на вид, похожий на подмастерья парень, Заводской — бесстрашный, непоколебимый революционер Никифор Вилонов, доверенное лицо Ульянова-Ленина, большевик, насидевшийся в тюрьмах. Но чего уж говорить о буйной волжской голытьбе — не многие в то время слышали в Самаре имя Ленина!

В городе и губернии и так не густо было социал-демократов, а после провалов и арестов в 1904 году стало и того меньше. К нынешней весне в организации насчитывалось всего полсотни рабочих да некоторое количество руководящих социал-демократов. А революция меж тем разрасталась, одна за другой вспыхивали стихийные забастовки, требовалось четкое и твердое руководство политической борьбой просыпающихся рабочих, которых в мещанской Самаре было тринадцать тысяч на девяносто шесть тысяч жителей. В эти тринадцать тысяч полупролетариев входила и разболтанная неустойчивая масса волжских крючников и галахов — страшная сила, которую могли использовать заправилы черносотенцев против революционных рабочих. Надо было оторвать эту силу, организовать для сознательной политической борьбы. А попробуй организуй буйную стихию!

И Вилонов взялся за это нелегкое дело.

— Какой там еще порядок хочешь ты нам всучить? — орали задиристо в сотню хриплых голосов. — Калякай рысью, неча!

— А порядок такой, чтобы не получилось — кто в лес, кто по дрова… Объединяться нужно, граждане! У железнодорожных рабочих свой союз, у пекарей — свой, у приказчиков — тоже, даже прачки организовались, а вы разве не рабочие люди? Бастовать, так бастовать всем! Чтоб не было среди нас иуд-предателей.

По толпе, пробежал угрожающий ропот. Вилонов продолжал с суровой страстностью, отрывисто и убежденно:

— Требования свои изложить. Точно, на бумаге. И послать с выборными.

— А кто нам фити-мити платить будет?

— Что жрать станем при забастовке? И так всю зиму голодали!

— Может, шельма Шихобалов аль Челышев ссуду дадут?

— Ха-ха! Дадут! Разевай хайло шире!

— Учредите собственную кассу, как это делают заводские рабочие. Сложитесь.

— А что? Верно, братцы! Не пойдем в кабалу к подрядчикам, гроб их жизни! — заорал шальным голосом горбатый крючник.

— Не трусь, народ крещеный, чеши во весь дух напропалую!

— А не уступят — пустить красного петуха всей Самаре! Бей подрядчиков! — лютовал Шестипалый.

Толпа хищновато подобралась, зашевелилась, озираясь. Подрядчиков поблизости не нашлось. Вилонов, видя упорные старания Шестипалого перебулгачить всех, нахмурился, показал на него с досадой пальцем:

— Тебе, видать, хочется Россию «подремонтировать»… А ее надобно заново строить. Заново. Понял? Только прежде место расчистить от старой рухляди. — И, повернувшись к голытьбе: — Первым делом изберите делегацию и казначея.

— Какого еще казначея? На кой он нам сдался, казначей твой? Вшей считать за пазухой у Васьки Косорылого?

Вилонов посмотрел вдаль на синеющие, повитые весенней дымкой Жигулевские Ворота, заключил твердо:

— Деньги будут. Выжмем из господ купцов.

— А не врешь?

— Не вру. Соберем и у населения, и комитет посодействует.

— Смотри, а то споймаем…

— Ладно. Кто имеет кого в делегаты?

— Пиши Балабана, слышь, старшего. Он речистый, всех купцов переговорит…

— Шестипалого давай! Чать, из духовного звания — три церкви обокрал, ги-ги!..

— Барышника вставь, пока штаны не пропил!

— Ваську, стало быть, Косорылого!

— Тоську тож!

Всяк, кого выкрикивали, проталкивался сквозь растущую толпу, лез в середину. Вставали в ряд, оглядывая один другого, будто впервые увидели, тускло улыбались.

Вилонов составил петицию биржевому правлению. Предъявлялись два требования: поденный найм без подрядчиков с оплатой не менее полутора рублей в день и организация общественных работ для безработных.

«Крещеный народ» угомонился, поутих, перестал обкладывать люто один другого. Выкрикнув делегатов, не мешкая, перешли к казначею. Опять толпа встрепенулась, сердито забурлила, ощерилась. Посыпалась бестолковая перебранка:

— На черта нам казначей?

— А бастовать-то как без казначея!

— Пошел он к такой матери, казначей твой!

— Слышь, мил человек! Как тебя там, Заводской! Послушай меня, назначь-ка лучше кого-нибудь из своих, чтоб подальше от греха, ей богу! — завопил умоляюще какой-то засаленный старичина.

Вилонов удивился:

— Странное требование! Зачем такое? Ведь касса будет ваша!

— То-то и оно…

— Потому и нельзя, что касса…

— Пропьет тую кассу наш… Обязательно пропьет.

— Это уж и говорить нечего. До кого ни доведись…

Вилонов только руками развел. Делегаты топтались гуртом на месте, сопели в ожидании. Перед тем как отправиться с петицией на биржу, он так напутствовал их:

— Граждане, убедительно прошу вас не забывать, что вы теперь не «хитрованцы» — вы представители трех тысяч трудового народа и вам не к лицу «стрелять» у буржуев деньгу, а паче того ругаться с каждой торговкой съестным и плевать на витрины лавок…

Представители трех тысяч, преисполненные решимости постоять за общее дело, надменно обрезали Вилонова:

— Кончай, слышь, обедню! Поучаешь, наставляешь — беда! Ты нам, чай, не мамаша, мы сами о себе разумеем.

Евдоким слушал все это со стороны и не очень-то понимал, отчего взъярились крючники. В агрономии он поднаторел неплохо, знал и еще кое-что, но организация забастовок была ему неведома. Не очень интересовало и то, почему уже три месяца в Самаре не прекращаются беспорядки. То завод Лебедева бастует, то сразу все типографии бросят работу, то железнодорожные мастерские станут, то прекратятся занятия в фельдшерской школе и в реальных училищах. Дошло даже до того, что темнота мужицкая, землячки его, на лесосплаве у Царевщины объявили забастовку! Слышать Евдоким, конечно, слышал, но увидел впервые только здесь.

Скандальничать крючники начали вчера утром, когда на пристань подали баржи под погрузку муки. Изголодавшаяся, пропившаяся за смутную долгую зиму нищая орда хлынула из ночлежек на берег в Щепновку. Подрядчики — тут как тут, стали, как всегда, набирать себе в артели тех, кто им по нраву или кто успел сунуть взятку. Наняли человек семьсот грузчиков, а более двух тысяч осталось без дела. Надежды на заработок рухнули, обиженные загудели, не спуская с работавших вожделенных взглядов, затем бросились бить их. Полетели камни. Погрузку барж пришлось спешно прекратить, склады замкнуть. Тысячная толпа с руганью и угрозами повалила от реки к зданию биржи и потребовала нанимать грузчиков поденно, а не постоянными артелями, чтобы всем перепала малая толика.