Хезер Моррис - Дорога из Освенцима [litres]

Силка боится вспоминать, боится дать волю чувствам. Но она еще не пробовала поговорить с кем-нибудь обо всем. Она ощущает проблеск надежды, как будто запускается механизм выживания. Может быть, стоит попробовать. Она чуть заметно кивает.

– Не здесь. Не хочу, чтобы кто-нибудь из наших видел, как мы разговариваем.

– Я найду для нас отдельную комнату.

Пока они разговаривали, привезли раненого. Повязки на его голой груди пропитаны кровью. Он тихо стонет. Силка научилась распознавать эти глухие мучительные звуки, издаваемые в полубессознательном состоянии больными, не способными кричать от боли. Она рада, что отвлечется от своих мыслей.

– Помощь нужна? – обращается она к мужчинам, грубо переносящим пострадавшего с носилок на койку.

– Он вряд ли долго протянет, – отзывается один из санитаров.

Силка подходит к койке, захватив карточку больного, лежащую у него в ногах. Читает краткую запись. Множественные колотые раны груди и живота, большая потеря крови. Активного лечения нет.

Чья-то рука хватает ее за фартук. Мужчина нарочно с силой тянет ее к изголовью койки. Глаза умоляют, из окровавленного рта вырываются тихие всхлипы.

– Помоги, – еле слышно шепчет он.

Силка берет его за руку и смотрит на раненого. Не сразу она узнает его. Это тот бандит, который угрожал ей в аптечном складе, а потом преследовал ее.

– Это ты, – шепчет он.

– Да, я.

– Наркотики…

Силка видит на его лице выражение раскаяния.

– Я знаю, это сделал с тобой лагерь, – говорит Силка.

Мужчина с трудом кивает и сжимает ее руку.

Силка держит руку мужчины в своих руках до того момента, когда рука бессильно повисает. Силка опускает эту руку на койку и закрывает ему глаза. Она не знает, что именно он совершил в жизни или в лагере, но теперь он не причинит никому вреда. И она решает подумать о нем и помолиться за него.

Открыв карточку, она записывает время смерти.

Потом относит карточку на стойку медсестры и спрашивает Раису о том, что случилось с этим человеком, смерть которого она только что зафиксировала.

– Он проиграл в драке. Блатные из криминальной группировки всегда хотят быть здесь хозяевами положения, и вот чем это заканчивается.

В конце смены Силка бегло оглядывает палату, но не видит Елену. Взяв ватник, она идет к выходу, стараясь не признаваться себе, что будет только рада, если разговор не состоится. Однако в приемной ее ждет Елена, которая делает знак Силке идти за ней в комнатушку, смежную с палатой.

В комнате из мебели только стол и два стула. Елена ставит стулья напротив друг друга.

Она ждет, когда Силка начнет. Силка не спеша складывает ватник и кладет его на пол рядом с собой.

Подняв голову, она смотрит Елене прямо в глаза:

– Мне было всего шестнадцать, когда я попала в то место. Но я быстро повзрослела. – (Елена молчит.) – Нам сказали, что им нужны люди для работы на них. – (Елена кивает.) – Немцы, нацисты. Несколько дней я ехала стоя в теплушке для перевозки скота, мочилась, не сходя с места. Со всех сторон меня сдавливали людские тела.

– И тебя привезли в лагерь, называемый Освенцим.

– Да, – тихо отвечает Силка. – И мою сестру тоже.

– Сколько времени вы там пробыли?

– Три года.

– Но это…

– Долгий срок для такого места, да. Три года я жила в аду – в бездне. Хотя здесь я нахожусь столько же.

– Расскажи мне о цифрах у тебя на руке.

– Это было наше предисловие к Освенциму. У меня отобрали сумочку с моими принадлежностями. Отобрали одежду. Отобрали мою юность, мою личность, а потом отобрали имя и присвоили номер.

– Как… как ты?…

– Выжила? – Силку начинает трясти. – В месте, созданном для одной цели – уничтожить нас? Не знаю, смогу ли рассказать вам. – Она обхватывает себя руками.

– Силка, ничего страшного. Ты не должна рассказывать мне, если не хочешь.

– Спасибо, Елена Георгиевна, – говорит Силка, а потом заставляет себя спросить кое-что. – Вы знаете, почему я здесь?

– Нет, не знаю. Я не знаю ни об одном, почему он или она здесь, и не имею желания спрашивать. Прости, если я кажусь тебе трусливой.

Силка откашливается:

– Я здесь, потому что спала с врагами или меня в этом обвиняли. В том, что я спала с врагом. Работала с врагом. У меня сна не было. Он – они – приходили ко мне в постель и иногда засыпали после того, как…

– Насиловали тебя?

– Это изнасилование, если девушка не сопротивляется, не говорит «нет»?

– Ты хотела, чтобы они занимались с тобой сексом?

– Нет! Нет! Конечно нет.

– Тогда изнасилование. Полагаю, эти мужчины обладали властью и могли распоряжаться тобой?

Силка смеется. Встает и начинает ходить по комнате.

– Это были старшие офицеры.

– О-о, понятно. Это происходило в Освенциме?

– Да и нет. Был еще один лагерь неподалеку от Освенцима, его часть. Назывался Биркенау.

– И… три года?

– Два с половиной. Да… И я ни разу не сказала «нет», ни разу не сопротивлялась.

– Как можно было сопротивляться мужчине? Наверняка они были больше и сильнее тебя.

– Не то слово. Один из них – я даже не доходила ему до подбородка, и там были, там были…

– Что было?

– Газовые камеры, куда отправляли всех. Люди входили туда живыми, а потом из трубы крематория вылетал пепел. Я видела их каждый день, каждый день. Меня ждало такое же будущее, если бы я не…

– Значит, ты говоришь, что два с половиной года тебя насиловали командные чины лагеря, в котором ты была заключенной, и за это тебя сослали сюда?

Силка садится на стул и, наклонившись вперед, смотрит Елене прямо в глаза:

– Я сдалась.

Елена качает головой.

Есть кое-что еще, думает Силка. Сможет ли она говорить об этом? Рассказать Елене все? Силка уже чувствует себя измотанной.

Елена берет Силку за руки:

– Впервые увидев тебя, я почувствовала в тебе какую-то силу, способность к самопознанию, которую редко встретишь у людей. А теперь, услышав то немногое о твоем пребывании там, я могу лишь сказать, что ты очень храбрая. Я ничего не могу сделать, чтобы вызволить тебя отсюда, но я могу позаботиться о тебе, оберегать тебя. Ты показала, какой ты борец. Господи, как тебе это удалось?!

– Просто я хочу жить. Мне необходимо ощущать боль, с которой я просыпаюсь каждое утро, зная, что я жива, а мои родные – нет. Эта боль – мое наказание за выживание, и мне надо чувствовать ее, жить ею.

– Силка, не знаю, что еще сказать тебе, помимо «живи». Просыпайся каждое утро и дыши. Здесь ты делаешь много важного, а если станешь работать в «скорой помощи», то поможешь сохранить жизнь многим людям. Я искренне верю, что на этой работе ты преуспеешь.

– Хорошо, я займусь этим. Я буду храброй благодаря вам. Вы самая отважная из всех нас. Я не говорила этого раньше, но так я думаю. Такая отважная! Работаете здесь, хотя и не должны.