Наталья Соловьева - На берегу Тьмы [litres]

Внезапно кто-то рывком затащил ее в густой куст колючих акаций, которые обрамляли парк.

– Какая встреча… А я давно тебя поджидаю, невестушка, – просипел Митрий.

Катерина набрала в легкие воздух, чтобы закричать, но Митрий зажал ей рот сильной жилистой рукой и обхватил сзади, обдавая кислым запахом лука и самогонки.

– Ты не кричи, не кричи зря.

Свободной рукой он торопливо начал расстегивать пуговицы на ее платье, но они были такими маленькими, что его грубые пальцы с ними не справлялись. Тогда Митрий резко повернул ее лицом к себе и с треском рванул одежду Катерины. В темноте забелела ее грудь. Катерина заплакала от стыда и бессилия, пытаясь укрыть свою наготу. Мысли стремглав проносились у нее в голове: «Что делать? Как спастись?»

Митрий жадно шарил в ошметках платья, повалил Катерину на траву, зажимая ей рот, и начал стаскивать свои штаны.

– Ух, ты какая… не-е-ежная. Не дала – сам теперь возьму. Да ты не бойся – я быстро тебя…

Договорить он не успел, свалившись от удара по голове. Николай, подхватив Катерину, увидел ее разорванное платье и тут же накинул на нее свой пиджак.

– Узнала, кто это?

Катерина кивнула – говорить она не могла. Дрожала.

– Хорошо, пусть отдохнет – завтра с урядниками найду, не уйдет.

Николай обнял обессилевшую Катерину за плечи и повел домой. В окнах усадьбы свет не горел – все, кроме уже спящих детей и няньки Никиты, гуляли на празднике.

Зайдя на кухню, Николай по-хозяйски легко разжег плиту и поставил греться молоко.

– Удивлена, что я, барин, плиту могу разжечь?

Катерина слабо усмехнулась сквозь слезы, которые продолжали литься.

– О, да ты еще многого обо мне не знаешь.

Когда молоко нагрелось, Николай разбил в него свежее яйцо и взболтал серебряной ложечкой:

– Пей – успокоит нервы.

Катерина отхлебнула глоток.

– Вот так, молодец. Да ты дрожишь!

Николай принес плед и укрыл им Катерину.

– Спасибо вам.

– Ох, Катерина…

– Слава Богу, вы там оказались. Не иначе, ангел-хранитель вас ко мне привел.

– Глупость моя меня к тебе привела. Шел я за тобой, весь вечер тебя из виду не выпускал. А тут кусты эти – не заметил вовремя в темноте…

– Стыд-то какой… – Катерина закрыла лицо руками.

– Почему стыд?

– Сватался за меня зимой, а я ему отказала.

– Это твое право, раз не мил он тебе. Силой никто принуждать не может. Кто он такой?

– Малков Митрий из моей деревни.

– А, слышал про такого – давно по нему тюрьма плачет.

– Что же с ним станет?

– Будет выбирать между армейскими сапогами и тюремной баландой.

– Ах, что люди-то скажут? Теперь мне вовек не отмыться!

А про себя подумала: «Что скажет Александр? Еще подумает, что не невинная я…»

– Да про тебя не узнает никто – я ему рот на замок смогу закрыть, положись на меня. За ним и без тебя много грешков числится.

– Спасибо вам, что так вы со мной.

– Глупости. Не надо благодарить. Я бы за любую заступился, тем более за тебя.

Катерина растерянно поднялась. Ей стало не по себе, что именно Николай спас ее, именно он вытащил ее в грязном разорванном платье. Снова было стыдно перед ним, но в то же время она чувствовала себя в безопасности, знала, что он никому не расскажет, и от этого он стал ей еще ближе. Но не ждет ли благодарности?

– Ты сядь, сядь, не бойся, не стану больше – я тебе слово дал, помню.

– Пойду, не могу я.

Катерина подошла к нему и с чувством сказала:

– Спасибо вам, Николай Иваныч.

Сердце Николая бешено заколотилось. Ему захотелось вмиг нарушить все запреты, обещания себе и ей, схватить ее и больше никуда не отпускать. Но он сдержался: «Что же я за зверь такой? Не лучше этого неотесанного крестьянина».

На Петра и Павла Катерина ждала, что Александр, как это уже у них завелось, подойдет к ней после службы, и они вместе с Наташей пешком отправятся на воскресный обед в усадьбу. Александр, наскоро поздоровавшись, вскочил на коня и понесся в усадьбу один, не сказав ни слова.

Катерина растерялась: совсем недавно он во что бы то ни стало добивался ее внимания, а сейчас и подойти не хочет. Конечно, любой бы на его месте…

Приблизившись к усадьбе, Катерина заметила Александра с Верой у флигеля. Вера хохотала и ласково гладила лошадь.

Клопиха, проходя мимо, прошипела:

– Да, хорошая пара. И как подходят друг другу!

За обедом пытка Катерины продолжалась: Александр делал вид, что не замечает ее, и продолжал любезничать с Верой.

Клопиха блаженствовала.

«Вера красивая, грамотная. Дворянка со своим имением, лесами, полями. Одни достоинства. А я – безграмотная бедная крестьянка. Ничего у меня нет. Не ровня ему. На что только надеялась?» – переживала Катерина.

Александр жил в одноэтажном каменном флигельке, примыкающем с левой стороны к усадьбе. Каждый вечер Агафья носила туда ужин. С дворней на кухне он не сидел – все-таки не ровня им, а управляющий. Утром уезжал засветло, наспех перекусив тем, что оставалось от вчерашней трапезы, и вечерним молоком, а обедал где работа застанет. Весь день проводил в полях, на лесопилке, мельнице, спиртзаводе или на строительстве больницы, а вечером при свете керосинки листал сельскохозяйственные справочники, перечитывал университетские конспекты, подчеркивая важные места красным карандашом. Агафья нахваливала управляющего: в еде непритязателен, всегда «спасибо» говорит, сам посуду на поднос составляет, скромен и деревенских девок не щупает.

Как-то вечером Агафья чистила картошку и порезалась. Закручивая тряпицей кровоточащий палец и стеная, попросила Катерину помочь – отнести ужин управляющему.

Катерина отнекивалась. Она боялась, что Александр, оставшись с ней наедине, скажет все то неприятное, что она сама о себе придумала. Ей казалось, что даже лучше, что он молчал, не объяснялся с ней. Была хоть какая-то надежда, что все забудется и снова станет как прежде. Наконец, пристыженная Агафьей, что «не съест он тебя» и что «а я тебе завсегда помогаю», Катерина в отчаянии схватила поднос и отправилась во флигель.

Из полей все еще доносились песни усталых косарей, устраивающихся на ночлег. В ложбины лугов уже воровато пробирались первые туманы, принося с собой прохладу после жаркого сенокосного дня.

Катерина робко постучала.

– Да? – Александр распахнул дверь, торопливо застегивая непослушные пуговицы на рубашке.

Катерина, глядя в пол, осторожно поставила поднос на стол и собралась уходить.

– Постой…

– Лучше пойду.

– Все же хотел спросить тебя – неужели у меня нет никакой надежды?

– Надежды?

– Я совсем не нравлюсь тебе?

– Почему же? Нравишься.

– Что же ты тогда не пришла? Получила мою записку?

– Получила.

– Почему же тогда не пришла ко мне в десять часов к пруду? А вместо этого пошла на праздник – я встретил тебя там.