Наталья Соловьева - На берегу Тьмы [litres]

Священник начал неспешно обводить молодых вокруг аналоя. Длинное свадебное платье волочилось за Катериной, на каждом круге рискуя уцепиться за аналой и прервать процессию. Николай, не отрывавший взгляда от Катерины, заметил ее волнение, наклонился и незаметно для окружающих распутал шлейф, не дав ему остановить таинство.

Венчание закончилось. Вот и все. Отец Ефрем давал молодым напутствие, говорил что-то хорошее и правильное, про Божью благодать, про ангела, которого Господь дает каждой семье во время венчания. Катерина ощутила облегчение и радость: «Как я могла думать всякие глупости, сомневаться? Вот он, Александр, – теперь муж мой, родной!» Будущая жизнь представилась ей: большая счастливая семья, смеющийся Александр. Безграничное блаженство завладело ею, захотелось кричать: как же все-тки-то хорошо-о-о! Александр улыбался своей доброй, широкой улыбкой, и в жизни Катерины не случалось мгновения прекраснее.

Глаша и Поля заплели Катерине замужние косы, и новобрачные вышли к людям, дожидавшимся на паперти. Собралась толпа: все село и даже окрестные пришли посмотреть, как венчается управляющий. «Какая же, Катька, ты счастливая!» – шепнула Глаша.

Свадебный поезд тронулся в усадьбу. На первых, щедро украшенных разноцветными бумажными цветами, санях сидели Александр и Катерина, правил Александр. Снега к тому времени навалило много, и новоиспеченный муж не гнал лошадей, боясь перевернуться. Но Катерине было неуемно радостно, сердце бешено колотилось в груди – эй, выпустите меня! – она встала в санях в полный рост и что есть силы погнала лошадей в гору, прытко стегнув вожжами:

– Э-э-эх, а ну пошли-и-и-и!

Гости, ехавшие в свадебном поезде позади, смеялись:

– Ну дает, Катька! Лихая жена досталась Александру Александровичу!

Столы во флигеле, перегруженные заплаканной с холода снедью, уже томились в ожидании. Николай предлагал для свадьбы всю усадьбу: гуляй, раз такое дело! Но Александр, посоветовавшись с Катериной, отказался – она не на шутку испугалась и даже расплакалась: только не там, прошу тебя! Посаженые родители – Ермолай и Агафья – встречали молодых рыжим глазурованным караваем и строгими потускневшими иконами, которые достались молодожену от родителей.

У дверей молодым постелили белый холст и налили две хрустальные рюмки водки. Александр и Катерина, как положено, пригубили, вылили остатки за правое плечо и бросили хрусталь под ноги. Рюмка Александра жалобно зазвенела, не разбилась, завертелась волчком у его ног, и тогда он со всей силы придавил ее своим каблуком, крутанул – и она с треском рассыпалась на мелкие кусочки.

«Вот так же он и меня растопчет, как и эту рюмку», – подумалось вдруг Катерине, и она сама испугалась этого непонятно откуда взявшегося предчувствия.

Александр с улыбкой подхватил Катерину и легко перенес через порог. Молодых снова три раза обвели вокруг праздничного стола и усадили во главе.

Агафья затянула жалостливую песню:

Остальные бабы подхватили:

Эта песня и все последующие казались такими безотрадными, что Катерина, забыв про радость, только что владевшую ей, плакала, не переставая, – бабы знали свое дело. Она оплакивала и себя, и свою судьбу, и молодость, и красу, и родителей – все то, о чем пелось весь вечер.

Тем временем гости веселились от души: вину, водке, браге не было видно конца. Родственники Катерины удивлялись обилию: щи с мутной жирной поволокой, лоснящийся окорок, словно лакированный молочный медовый поросенок, очевидно, подавившийся яблоком, ароматные куриные потроха. На десерт Агафья расстаралась: соорудила большой яблочный пирог со взбитыми сливками.

Николай весь вечер казался неестественно веселым. Гости остались в восторге – сам барин дружкой их развлекал, байки рассказывал, бражки подливал – такого чуда еще не видали. Наконец он выдохся – притворяться больше не осталось сил.

Николай подозвал Дуську и попросил выслать на минуту Катерину:

– Слово мне сказать ей нужно.

– Нехорошо это, Николай Иваныч, – засомневалась Дуська.

– Ничего, всего лишь слово сказать – и только. Посмотри – все пьяные уже.

И правда, гости частью спали, опустив головы прямо на стол, частью пели задушевные песни, попивая бражку.

Дуська, заметив, что Глашка с подружками куда-то убежала, а Александр горячо спорит с Петром Петровичем, отправила Катерину:

– Иди-тка, Катька, во двор, в амбар – там Глашка тебя дожидается, плохо что-то ей.

Николай ждал Катерину в темноте, вдыхая пыльный запах сена и смолоченного зерна. За стеной, в хлеву, возились сонные поросята. Дверь заскрипела, по стенам пробежали тени, и в амбар вошла Катерина. Николай тронул ее за плечо:

– Не бойся, это я.

– Да отпустите вы меня! – Она выскользнула, вырвав у него из рук край фаты, собираясь убежать.

– Катерина, постой. – Николай протянул ей руку, в которой что-то блестело. – Подарок – прабабкино кольцо. Пригодится тебе однажды.

– Нет, – прижав руки к груди, она еще дальше отступила к двери.

Николай подошел к Катерине вплотную, сжал ее ладони и вложил в них кольцо:

– Возьми – в трудную минуту оно выручит тебя.

Катерина заупрямилась:

– У меня не будет трудных минут!

– Эх, Катя, тебе не миновать с ним горя. Впереди тяжелые времена – я точно знаю. Кольцо спасет твою жизнь. Возьми!

– Подарок дорогой. Я спрошу Сашу.

– Катя, живи своим умом.

– Почему же? Я теперь должна слушаться мужа. – Она попыталась высвободить ладони, но Николай крепко держал их.

Он почувствовал, как нечеловечески устал за сегодняшний день. Капельки холодного пота побежали у него по спине. Николай выдохнул:

– Наступит день, и ты поймешь, что больше не любишь его. Ты прозреешь. Тебе будет страшно и одиноко. Но знай: я всегда буду думать о тебе и разделю твое горе, где бы я ни был. Ты пройдешь тот же путь, что и я: семья, дети, но при этом одиночество, бескрайнее одиночество. Мы встретимся и будем наконец вместе. Я точно это знаю. А пока будь счастлива, пусть этот миг продлится как можно дольше. Я дождусь. – Николай крепче сжал ее пальцы. – Возьми.