Наталья Соловьева - На берегу Тьмы [litres]

Потом поросенка заботливо уложили на кучу соломы в центре двора и подожгли, а чтобы туша засмолилась равномерно и не сгорела, время от времени переворачивали. Готового подкопченного поросенка, шустро сменившего цвет кожи на черный, бабы стали скоблить ножами и обмывать горячей водой. Мужики деловито взялись разделывать тушу: для еды использовалось все, включая мочевой пузырь.

От сильного запаха паленой щетины кошка в доме будто взбесилась – чуя свежую кровь, она бегала возле двери, мяукала, просовывала лапу в щель под дверью и безуспешно пыталась дотянуться до чего-то, как ей казалось, близкого, но на самом деле происходящего далеко на заднем дворе.

Когда Катерина накинула тулуп и вышла во двор, вся семья уже выбирала внутренности из белого, только что вымытого гладкого тела поросенка.

«Точно жертву приносят», – пронеслось в голове Катерины.

Как раз достали сероватую неровную косу [36] Поджелудочную железу. – она оказалась длинной, к долгой зиме.

Снег по центру двора-жертвенника был красным от крови. Особенно насыщенным, черным он казался возле самой туши. А далее от нее отделялись цепочки красных, переходящих в розовое, следов до дома и до бани.

Голова, окаймленная красным воротником, возлежала в сугробе и хитро щурилась. Проходя мимо, дети, наклоняясь, прикладывались к голове и жадно грызли хрящ в том месте, где еще только что находились мохнатые уши. Тут же, в ведре, стояла процеженная через решето кровь, которую слили из горла зарезанного поросенка.

Работали спешно и проворно, перебрасываясь шутками, мелькали ножи, которые разделывали тушу. Ловкие натруженные руки Дуськи метко и уверенно раскладывали парные куски по корытам и мискам: вот это – на жарёнку, то – на колбасу, а это – коптить.

Мать отправила Катерину вынести загодя припрятанную бутыль мутного белесого самогона.

Дед Комар сдобрил солью подкопченное черное свиное ухо и склонился над рюмкой:

– Ох, кости болят, кости выпить хотят!

Дуська отдала Глашке кусок мяса:

– На-ка, поди пожарь да на стол намечи.

Работа на сегодня почти закончилась: мясо и сало должны остыть – сегодня их уже трогать было без пользы.

На следующий день делали колбасу. Это умение, не типичное для тверской деревни, из родных белорусских краев принесла Дуська.

Катерина сидела рядом, до свадьбы готовить было нельзя, а Дуська тупым ножом скоблила на столе длинные скользкие поросячьи кишки, выделяя их коричневато-зеленоватое содержимое в ведро. Поросенка нарочно не кормили до забоя день, а то и несколько, чтобы мясо не пропахло. Сейчас предстояло действовать аккуратно, чтобы не порвать тонкие кишки, иначе приходилось отрезать продырявленный участок, а колбаса потом могла получиться слишком короткой. Затем эти уже готовые, розоватые полупрозрачные ленточки нужно было долго полоскать в корыте в студеной колодезной воде.

Федор принес тонкую лозу, на которую мать неспешно стала натягивать, как чулок, кишки и запихивать начинку – мясо и сало, еще с вечера накрошенные, посоленные и оставленные в сенях, чтоб застыли.

Катерина долго собиралась завести разговор, все выбирала подходящий момент и, когда отец вышел в сени покурить, наконец решилась:

– Мам, а что как счастья мне с ним не будет?

Мать раздраженно покачала головой:

– Да какое счастье твое женское? Замуж выйти, детей нарожать – вот тебе и счастье.

Дуська, и так не слишком любившая разговоры по душам, не хотела продолжать, но Катерина, помявшись, решила спросить о главном, что так тревожило ее в последнее время:

– А муж как же?

– А что муж? Нелегкая доля у меня – сама знаешь, я терпела от мужа, мать моя терпела, и ты терпеть будешь. Бабья долюшка наша такая.

– Александр не такой, как папка, он образованный, – удивилась Катерина.

– Поживешь с мое – увидишь, такой или не такой, – резко оборвала ее Дуська. – Все одинаковые. А мы терпеть должны.

Катерина удивилась: неужели это и есть вековая мудрость, тот секрет, который передается женщинами из поколения в поколение? Не может такого быть! Неужели и она, как все, как ее мать, непременно должна стать несчастливой?

– А что, как не захочу терпеть?

Мать зло махнула рукой:

– Да куды ты денисси? Дети пойдут. Не до рассуждений тебе станет, Катька, – будешь думать, как бы лучче мужа покормить, детей. Чтоб муж сытый и довольный ходил и дети ладные. Ну, и родителей старых своих не забывай, – всхлипнула мать, размягчилась, подобрела. – И сразу тебе говорю, – спохватилась она, – ко мне, чуть что, не приходи – тут и так ртов много! И для семьи срам!

Катерина замолчала. Сестра отца, Антонина, божатка [37] Крестная мать. , что жила в соседней деревне, однажды отправила детей к бабке Марфе и в тот же вечер зарубила топором своего пившего и бившего ее мужа. А потом сожгла дом и себя вместе с ним. Об этом в семье никогда не говорили, а соседские бабы осуждали – ну что, не могла, как все, потерпеть? Не иначе как помешалась Антонина.

Еще до того случая многие говорили, что Катерина на свою крестную характером похожа. «Глупости, – думала потом Катерина, – я не помешанная. А мужа моего любить стану, и он меня». Жалела тетку – ходила к ней на могилу недалеко от деревенского погоста – отпевать ее батюшка не стал и хоронить со всеми не разрешил. Очень правила соблюдал, хотя сам с прихожанкой своей сожительствовал.

Катерина маялась. Настал главный день ее жизни, день, к которому мать начала готовить еще с детства. Именно сегодня жизнь должна была перемениться – из отцовского дома она навсегда перейдет в дом мужа. Но не только это тревожило Катерину: все станут смотреть, оценивать – красивая невеста или нет, достойная жениху или нет. А она точно знала, что нет – не достойная… Куда там? Безграмотная крестьянка без кола и двора и купец… От волнения тошнота подобралась совсем близко. «А вдруг меня в церкви начнет тошнить? Вся деревня вовек не забудет, да и вся волость. Да еще скажут, что беременная». Мысли кружились, цеплялись одна за другую и не давали заснуть до утра.

Но главное, что мучило: вчера во время исповеди так и не смогла признаться отцу Ефрему в чувствах к Николаю, которые она не могла объяснить и которые ее терзали, и теперь этот невысказанный секрет томил ее душу.

Катерина не спала всю ночь. Еще вчера ее водили в баню, снова причитали. А Александр прислал жениховую шкатулку с белоснежной ажурной, как рыболовецкая сеть, фатой, сверкающими обручальными кольцами, стройными венчальными свечами, набором костяных гребенок, булавками и сладкими до головокружения духами. Рано утром Глаша новыми гребнями причесала волосы невесты. Пришла Мотя, снарядиха, и с причитаниями стала одевать Катерину к венцу.