Валерий Туринов - На краю государевой земли

Яков остановился, вскрикнул: «Слушай меня!» — захлебнулся, харкнул: «Ха-ха!» И снова в крик: «Готовься!.. Поджигай!.. Пли!»

Стрельцы и казаки положили на щиты самопалы и ударили по городку свинцом и дымом. Назад отдало селитрой! Едко, прямо в нос…

Засвистели стрелы… Нет. Не достают, еще далеко. А казаки подтолкнули вперед щиты, подошли еще ближе и снова: «Бац!»… Ударили разом, по бревенчатым стенам, по щелям, где виднелись физиономии, бледные, но храбрые: смели тех, что торчали, первых, здесь лишних…

В крепостишке крики, гомон, вопли. Женщины, дети!.. А казаки еще туда же свинец и жар, как громом. Оттуда же стрелы, тихо, по-змеиному, с шипением: «Дзинь, дзинь!»… Не углядел, тут уже она — торчит из шубы!.. Недолет! А если бы?.. Ужалила! Запрыгал!.. Чуть ближе, чуть выше… И все!

— Яков! — подбежал Федька к Тухачевскому. — Бурлак жмется позади! Ты давай его…! Ах, пес! Своих жалеет! А может, с Тарлавкой снюхался?! По вечеру что-то зело много у них в становище бродило не ихних!

— Ладно тебе! Не углядел разве его на походе! Аблайгирим с Тарлавкой его здорово побили! Самый лютый он для них… А ты иди к своим! Сейчас подскочим еще на пару саженей, снова ударим! Дуй, Федор, дуй!

Федька улыбнулся ему, этому московскому боярскому сыну. Нравился тот ему: походка, уверенность, решительный голос, тонкий изящный нос, и глаза, шальные какие-то, как у него самого. Он чувствовал свою близость по духу к этому уже немолодому мужику.

Казаки и татары остановились, затоптались на месте за щитами: ни туда, ни сюда. Из крепости летят стрелы, в ответ на свист стрел бухают самопалы туда, где мелькают за сугробами черные башлыки. Скок! Ударил — спрятался, скатился за бревна, за сугроб. Не видно, не достать, не двинуться вперед: они уже на прямом выстреле из лука… Не подставляй грудь, не то ударят десятком оперённых, калёными. Глядишь, врежут и кремешком, а то достанется и рыбьим или костяным наконечником, да все туда, куда не надо…

Яков задергался, занервничал, оглядывая свое невеликое войско. Затем он выхватил из рук у какого-то татарина легкий кожаный щит и, прикрываясь им от стрел, добежал до Харламова.

— А ну, Остафей, давай своих! Не жмитесь к доскам, что к бабам на полатях!

И они пошли по сотням: ругались, уговаривали, подталкивали, помогали тащить вперед щиты, бодрили, смеялись над засевшими за щитами.

— Не прячься, не прячься! Достанет…!

И войско Тухачевского снова зашевелилось и двинулось к стенам. Еще на сажень, на шажок, чуть-чуть!..

— Не надо! Не надо назад!..

— Яков!.. Яков! — снова сунулся к нему Федька, зацепился за какие-то кусты: острые, колючие, обглоданные, торчали из-под снега… Ну, точно — зайцы обкорнали…

Он споткнулся, упал, заляпал лицо снегом, вскочил, подбежал к нему.

— Яков, колмаки! На подходе! Ивашка донес! Конные, с тыщу! А то и более! Аблайгирим пришел!

— Кончай ныть! — прихлопнул Тухачевский ему рот ладошкой, чтобы не услышали другие, шепнул: — Пошли к Важенке… Живо!

Хоронясь от стрел, перебегая от щита к щиту, они добрались до Карташова.

— Баженка, поставь за щитами Бурлака, а сам беги с казаками навстречу колмакам! Останови, задержи, не пускай сюда, пока не возьмем Тарлавку! Не то зажмут с двух сторон, да еще конными-то, — худо будет!.. Скорей, скорей!.. Да, вот Федора возьми с его казаками! — показал он на Федьку, который переминался нетерпеливо рядом, готовый бежать куда угодно, только бы не сидеть тут, за этими чертовыми щитами.

Карташов и Пущин убежали к казакам. И там, слева от сотни Тухачевского, зашевелилась вся масса атакующих: поползли, задвигались, одни сменяли других… Сзади подтянулись, замелькали башлыки джа-гатов Бурлака.

Подтащили ближе на санках и пушки, пристроили прямо напротив ворот городка. Пушкари изготовились, ожидая сигнала Тухачевского, замерли над казенками жагры, зашипели, с треском рассеивая искры.

Яков сорвал с головы ушанку и махнул ей пушкарям.

Пушчонки рявкнули, изрыгнулись огнем, ударили по воротам железными ядрами. Снова засуетились пушкари… И еще раз дымом и гарью опалило ворота строптивого городка. А под шум и грохот вперед рывком скакнули щиты, за ними казаки и татары Бурлака… Совсем близко ворота, но все еще крепки, на запорах. Но уже летят от них щепки, раз за разом, от залпов. Вот-вот рухнут…

— Подойти бы поближе, да подложить под стену два лагуна с порохом, да запалить бы! — громко забормотал Яков.

— Не подпустят! — запыхтел Харламов рядом с ним в снегу.

— Пали, еще, еще! — завопил Тухачевский пушкарям. — До разрухи, до разрухи!

А те упарились и взмокли, сбросили на снег шубы и сермяги. Тасуются и бегают они подле раскаленных стволов, подкидывают и подкидывают лопатами снежок на них. Он шипит на жерлах, уходит паром… И снова жагра туда, к казенке: прижал, отскочил, зажал уши… Опалило, дохнуло гарью, громом оглушило, метнуло снежной пылью по глазам. А санки, подпрыгнув, дернулись назад, ударили кого-то по ногам и сшибли. И тут же вскрик!.. «Не лезь! А лезешь — так крутись! Гляди на все четыре стороны!»… Сомнут и покалечат!..

Всем жарко, тяжко, но тут же и весело, а в голове темно и тупо…

От ворот уже летят щепки, но они еще висят на чем-то. И качаются, качаются. И никого не видно: ни у ворот, ни за ними, ни за валом, где лишь белеет снег…

Тухачевский снова замахал пушкарям ушанкой: «Стой!.. Стой!»

У пушек перестали метаться. И на округу упала тишина и загудела, отдаваясь в голове ушедшей канонадой.

— Вперед, за мной! — закричал Тухачевский и бросился из-за щита к воротам с саблей в руке. Мельком заметил он, как повыскакивали из-за щитов темные фигурки и покатились рядом, сбоку, сзади, впереди него по снегу. И все туда, к воротам, разбитым. Уже качаются они на ветру. Вот-вот, глядишь, и упадут… Нажать, еще нажать — и упадут!

Ворота задержали штурмующих на какую-то минуту. Их раскачали всей массой и сорвали с петлей… Они рухнули, обнажили городок. В суматохе кого-то придавили… И вскрикнул он… А там, в городке, сновали, бегали, мелькали тени. Испуг и страх везде, и вопли о пощаде. Но тут же навстречу им стрелы! Да жиденько: тук-тук… Одна, две!.. «Ах! Вы так!»… А Тарлавкины джагаты бегом туда, куда уходил с малым числом нукеров и сам мурза: строптивый, вольный, из последних вольных… И там, через ров, забитый снегом, мурза пошел верхом по щитам из досок. За ним еще и еще: десяток, его нукеры… Щит проломился. И рухнул в ров один нукер, за ним другой… Из снежной глубины они полезли, срываются обратно… А кто-то кинулся назад — и угодил под сабли казаков…

Шум в городке пошел на убыль. И теперь издали, куда убежал Карташов, явственно донеслись звуки выстрелов.

— Васька, останься здесь! — приказал Яков Свияженину. — Очисти городок от тарлавкиных! Живо!.. Детей и жёнок — не трогать!.. Я до Карташова! — крикнул он и бросился с полусотней стрельцов из городка.