Сергей Арно - Фредерик Рюйш и его дети [Гид по ранним коллекциям Кунсткамеры] [litres]

– … Не уходи, побудь со мною, я так давно тебя люблю, я поцелуями покрою уста, и очи, и чело… – голос у нее был слабеньким, но приятным.

С ней было легко и весело. Я, увлекшись, даже позабыл и о похищенной Татьяне Владимировне, и о своем романе…

– А расскажите о своем новом романе, дядя Сережа, – напомнила Марина, подсаживаясь ко мне поближе.

Лицо ее раскраснелось от выпитого, глаза сияли, она была чертовски прилекательна. Сейчас это произнесенное ею «дядя» кольнуло меня. Да что со мной?.. Неужели она мне нравится? Да нет – чушь. Я, наконец, женат.

Я совсем не люблю рассказывать о незаконченных вещах: в этом есть некий мистический смысл. Но сейчас было наоборот. Я с каким-то вожделенным восторгом пустился рассказывать о своем новом романе, как будто бросился в омут. Эх, пропади все пропадом! Марина слушала не перебивая, с восторгом глядя мне в глаза, и курила одну сигарету за другой.

– …Вот такой был великий анатом Фредерик Рюйш. Ну или приблизительно такой, – закончил я рассказ о своей новой книге, которую еще не написал. Но в рассказе этом удивительным образом сформировались дальнейшее действие и повороты романа, появились новые краски и оригинальные ходы. Марина будила во мне что-то особенное, возбуждала фантазию, заставляя голову работать более активно.

– Интересно, – сказала Марина, глядя на меня восхищенными глазенками. – А я где-то читала, что если прийти ночью на кладбище и на могилу какого-нибудь писателя положить его книгу с ручкой, то утром можно забрать уже с автографом.

– Это верные сведения, – подтвердил я. – Но если говорить о кладбищах, то там лучше всего собирать грибы: они там самые вкусные. Подберезовики и опята, говорят, на Литераторских мостках лучше всего растут, а если за белыми, то это лучше на Богословское кладбище: там с белыми и подосиновиками хорошо.

– А как рассказывал мой знакомый, у папуасов Новой Гвинеи существует обычай…

Ее прервал телефонный звонок. Я поднял трубку.

– Идиот, кретин, подонок, раздолбай…

Я прикрыл трубку ладонью, человеку нужно было дать выговориться.

– Все, праздник окончен, – сказал я вполголоса. – Как раз полночь. Начинаются писательские будни.

Марина вопросительно посмотрела на трубку в моей руке.

– Это мой поклонник, – пояснил я, не выпуская трубку из рук. – Он мне всегда в полночь звонит, напоминает, что пора работать идти.

– Дядя Сережа, – девушка как-то виновато смотрела на меня и вдруг повела плечами, будто поежившись. И так это вышло у нее очаровательно, что мне захотелось обнять ее, прижать к себе. – А отчего вы с первой женой развелись?

– Странный вопрос. Развелся и развелся.

– Ну а все-таки? – не отставала девушка.

– А все-таки? Ну, наверное, пожалуй… из-за слов.

– Она сказала вам обидные слова?

– Нет, не обидные, просто другие слова… – девушка смотрела на меня недоуменно.

– Ну, это было давно… я даже уже не помню, из-за каких именно слов… Хотя из-за «чушни»… Точно, вспомнил – из-за «чушни».

– Вам не понравилось это слово? – изумилась девушка.

– Не в этом дело. Попробую объяснить, – я положил трубку на стол. – Сначала она начала задерживаться на работе. Ну, это обычное дело, всякое случается. Поверь моему опыту, если женщина захочет обмануть мужчину, она сделает это без особенного труда, у женщины для этого существует множество способов. Ты еще молодая, но ты тоже постигнешь эти ухищрения. – Марина как-то двусмысленно пожала плечами. – Я, конечно, ни о чем не догадывался до того момента, пока в ее лексиконе не стали появляться новые слова. И тут я понял: у нее кто-то появился. Видишь ли, Мариночка, все люди живут в закрытом мире. Только кажется, что мир вокруг них велик: радио, телевидение, газеты, анекдоты… Вся эта информация проходит сквозь человека, он не запоминает ее – пропускает мимо ушей. Но слова – это тонкая материя. Каждый человек в обиходе употребляет ограниченное количество слов.

– И даже вы? – вскинула брови девушка.

– И даже я. У каждого человека есть ряд любимых слов, которые он употребляет чаще других, и это индивидуальность человеческой речи. Со временем их запас меняется, но новые слова приходят от людей, как правило, с которыми у тебя установилась духовная или физическая близость, или от людей, которые восхищают тебя, в которых ты влюблен… Понимаешь? – Марина молча кивнула, не отрывая от меня глаз. – Ну вот, у моей жены и появилась эта «чушня».

Я поднес трубку к уху и, услышав короткие гудки, отключил ее.

– Так, может быть, у нее на работе появился новый сотрудник?

– Нет, сотрудника не появилось, – сказал я. – Мне были известны все. У нее появился мужчина и его новые слова.

– Неужели из-за одного слова… расторгаются браки?

– Ну почему из-за одного. Их было несколько, но я их уже не помню. Это ведь было так давно. Интересно, я ведь не задумывался об этом никогда, а вот теперь, когда ты спросила, сразу и понял.

– А сейчас вы счастливы в браке?

– Да, вполне.

– А вот Вудхауз сказал, что брак не продлевает жизни любви, а только ее мумифицирует.

– Пелем Вудхауз – хороший писатель, но Свифт мне нравится больше, а он написал, что если на свете так мало счастливых браков, то только потому, что девушки уделяют больше внимания плетению капканов, чем строительству клеток. Понятно? – я тронул указательным пальцем кончик ее носа: – А вообще, истины в высказываниях великих людей найти невозможно: об одном и том же они могут говорить прямо противоположные вещи, они только соревнуются в остроумии.

– А в последних словах тоже остроумничают?

– Последних, ты имеешь в виду – последних в жизни?

– Ну да.

– Ну, здесь, я думаю, более серьезно относятся, хотя как можно серьезно относиться к тому, к чему не имеешь уже отношения. В предсмертном состоянии человек еще не имеет отношения к смерти, но уже не имеет и отношения к жизни. А почему тебя это интересует?

– Никому не скажете? – Марина придвинулась ко мне ближе, и глаза ее сделались загадочными и восторженными. – Я этого никому не говорю, это моя тайна. Только вам скажу.

– Век воли не видать, – заверил я ее.

Марину, как видно, удовлетворила моя клятва. Она бросилась к своему рюкзачку «Смерть попсе!» и достала из него толстую старую тетрадь, сильно потертую и помятую, засаленные уголки ее загибались. Марина положила перед собой тетрадь и, приблизив ко мне лицо, проговорила:

– Я собираю последние слова, – она сделала паузу, давая мне время для осознания, а потом продолжала: – Вот в этой тетрадке собрано около тысячи последних слов умирающих. Этим занимался еще мой дед. Он прочитал у Льва Толстого, что слова умирающего особенно значительны, и поставил эпиграфом к этой тетради. Когда-нибудь я соберу книгу и издам ее под названием «Последние слова». Представляете, как здорово!