Сергей Арно - Фредерик Рюйш и его дети [Гид по ранним коллекциям Кунсткамеры] [litres]

– Да, интересная идея, – похвалил я. – А где ты их берешь?

– Ну, из книг разных. Но здесь не только последние слова великих, но и самых обычных людей. Они ведь тоже умирают.

– То, что умирают, я знаю. Ну и что говорят?

– Разное. По совести говоря, умного мало, – Марина раскрыла тетрадь и стала ее перелистывать, вглядываясь в корявые письмена. – Ну это не очень… Ну вот, например, Бетховен сказал: «Я снова буду слышать на небе», а последними словами американского актера Бинга Кросби были «Это была отличная партия в гольф, ребята». Почему в гольф, черт его знает. А вот, кстати, Людовик XIV сказал, умирая: «Почему вы плачете? Неужели вы думали, что я буду жить вечно?» Красиво, правда?

– Да, ничего, – сказал я, с интересом заглядывая в тетрадь. – А что еще?

– Но это последние слова великих людей, а здесь есть и простых. Вот, например, что мой дедушка записал за умирающим дядей Остапом: «Смотри, чтобы соседка Зинка табуретку вернула… сволочь такая».

Мы посмеялись.

– А вообще, великих изречений мало. Сам мой дед, который эту тетрадь писал, умирая, сказал… – Марина торопливо пролистнула несколько страниц, найдя нужную страницу: «Ох, ядрена вошь, тяжко! Ни хрена на ум не идет». Вы знаете, я даже хочу эти последние слова деда, начавшего собирать последние слова, сделать эпиграфом к книге. Как вы думаете?

– Я думаю, очень хороший эпиграф будет, прикольный.

– Значительных последних слов совсем мало, в основном бытовуха. Кстати, сам Лев Толстой, видно, тоже, как и мой дед, хотел изречь что-то великое, но у него получилось: «Истина… я люблю много… как они…»

– И все? – спросил я.

– И все.

– Видно, он афоризм приготовил, но забыл. Слушай, Марина, это вообще замечательная у тебя тетрадь. А что если я у тебя попрошу ее на один вечер, для того чтобы выбрать эпиграфы для своего романа?

Марина смотрела мне в глаза, не моргая.

– Я никому бы не дала ее, кроме вас, но с одним условием. Марина смотрела мне прямо в глаза.

– Проси все, что хочешь, – улыбнулся я.

– Я должна записать ваши последние слова.

– Вот это просьба! – воскликнул я, внутренне содрогаясь. – Но я согласен: должен же кто-нибудь их записать.

Она протянула мне тетрадь, я заглянул в нее и отложил на край стола.

– Но и вы мне тогда тоже скажите правду, дядя Сережа, – голос ее сделался серьезным, и брови сдвинулись, мне захотелось поцеловать ее в пухлые губки. – Ведь они, великие люди, знали то, чего не знают другие… я пыталась найти это в их последних словах. Я думала всегда, что уж в конце-то жизни они скажут это. Ну, я имею в виду Тайну. Ведь они владели Тайной. Самой главной Тайной…

– Я не понимаю, о какой тайне ты говоришь, – хмель хотя уже и выветрился, но я находился в возбужденном и каком-то восторженном состоянии. Возможно, это было от близости этой девушки или ее тетради.

– Ну, я не знаю, как объяснить. Но вот те катаклизмы, которые происходят в мире. Ведь вы знаете. Вы писатель, автор многих книг, вы занимаете значительный пост в Союзе писателей, вы наверняка знаете больше, чем я и все другие, вы ведь что-то недоговариваете. Есть же этот главный вопрос.

– Теперь я понял, что ты имеешь в виду, – улыбнулся я. – Хоть я и писатель, хоть и председатель, будь я даже депутатом или губернатором, все равно я читаю те же газеты, что и другие люди, по телевизору смотрю те же дебильные программы. Когда я работал в Смольном в пресс-службе губернатора, к нам часто приходили журналисты за информацией о работе администрации. И когда мы им рассказывали официальную информацию, они этак хитренько улыбались и говорили: «Ну, ты-то наверняка больше знаешь, просто говорить не хочешь». А мы ведь действительно все рассказывали, ничего не скрывали.

Марина смотрела на меня молча, не мигая.

– Я думаю, вы знаете Тайну. Просто говорить не хотите. Или я не знаю, как задать вопрос.

– Нет, Мариночка, я не знаю ни главного вопроса, ни тем более ответа на главный вопрос. На него знает ответ только Господь, – я поднялся. – Ну, а теперь я пойду, пора за работу. Спасибо за тетрадь.

Я направился к двери кабинета.

– Вы знаете, дядя Сережа… – я, обернувшись, остановился, – мне было очень хорошо с вами.

И снова душный приступ нежности подкатил к грудной клетке, кровь ударила в лицо, замерло дыхание.

– Мне тоже, – еле слышно проговорил я и с бьющимся сердцем пошел в кабинет.

Я еще долго не приступал к работе, сидя на диване и глядя в пространство.

Что со мной?! Господи! Что за приступы? Может, давление подскочило?! Или опять магнитная буря… Главный вопрос. Ответ на этот главный вопрос! Знаю ли я его?! В голове все путалось. Какая женщина!.. Я тер ладонью лоб, щупал себе пульс. Прибор для измерения давления находился в комнате Марины, но я не хотел туда идти. Вернее, хотел, но не за прибором… Нет, надо провериться, срочно нужно к врачу – работаю по ночам. Может, холестерин в крови поднялся?! Что за главный вопрос?! Нет, скорее всего давление: ведь кровь в голову ударила и пульс участился… Хватит кондрашка. Знаю ли я ответ на главный вопрос, иду ли к нему? Или давно бросил? В моем возрасте очень даже возможен инсульт. Нужно таблетки какие-нибудь принимать… Но ведь ей восемнадцать… А мне сорок пять! Нет, завтра же к врачу, самое главное – застать болезнь вовремя, иначе потом долго придется лечиться.

О городе монстров говорят уже триста лет. Как известно, во все века люди с уродливой внешностью служили на забаву окружающим, тем, у кого внешность была заурядная, обычная была внешность. Считалось высшим удовольствием издеваться над несчастными. Как мы знаем из истории, почти во всех странах мира уродливых новорожденных детей уничтожали. В древней Спарте их сбрасывали со скалы, в России, считая порождением дьявола, топили в проруби… При королевских дворах было модно держать уродов для забавы. Они выступали в цирках, их возили в клетках, показывая на потеху публике. Были уроды и выведенные искусственно: в Древнем Китае ребенка сажали в сосуд замысловатой формы, и он жил в этом сосуде. Тело его росло и заполняло пустые пространства. Когда человек вырастал, сосуд разбивали, и на свет появлялся человек, в точности копирующий форму сосуда. Или взять средневековых компрачикосов, воровавших детей и уродовавших их для продажи в балаганы и богатые дома. В фашистской Германии людей с физическими отклонениями уничтожали или оскопляли, чтобы они не могли иметь потомства. Уроды страдали во все века, оттого что отличались от других, нигде не находя себе спокойного места. Да что говорить, это были самые гонимые и самые бесправные существа в мире. Они были разобщены и разбросаны по свету, возможно, поэтому родилась эта легенда о прекрасном городе уродов – городе, где их ждут, где им всегда рады. Говорят, что в городе этом им дается полная свобода и они не нуждаются ни в жилье, ни в деньгах. В легенде говорится, что этот город удивительной красоты, с величественными дворцами и широкими каналами, с дивной красоты памятниками и парками, город, который строили лучшие архитекторы мира, в котором работали лучшие художники, который создан специально для счастливой беззаботной жизни монстров. Создан он для людей обиженных и отвергнутых, имеющих неизлечимые физические недостатки, и только они счастливы в этом городе. Только здесь они могут чувствовать себя полноценными. Город монстров. Город – мечта уродов всего мира.