Николай Лугинов - По велению Чингисхана

Джирджены от роду были людьми прямыми, бесхитростными. Им самим бы и в голову не пришло извлечь из разъезжающих по их земле купцов какую-нибудь иную выгоду, кроме купли и продажи товаров. Но китайские мудрецы надоумили простодушных властителей работящего и воинственного народа, чтобы те приблизили к себе крупных купцов, превратив их в осведомителей.

Встревоженные и напуганные подобными предложениями, купцы сразу же послали людей к Джэлмэ. Мудрый Джэлмэ, после недолгих раздумий, пришёл к простому решению: он разрешил всем купцам дать согласие джирдженам работать на них. Но как работать – другое дело.

После этого купцы из монголов или примкнувших к ним народов стали своими людьми в землях джирдженов, перед ними открылись все дороги. Им даже разрешили торговать за Великой стеной, углубляться в пределы Китая. Многие военачальники и даже правители округов постепенно оказались их приятелями.

Купец Игидэй, некогда росший вместе с Тэмучином, совершенно обжился среди найманов. Торговал он в основном скотом. Это было хлопотное дело, требующее больших разъездов. Перегнать стада баранов, табуны лошадей или караваны верблюдов, чтобы те не потеряли в численности, а по пути нагуляли вес, что называется, не мёд хлебать. Нужен постоянный надзор и ещё раз надзор не только за животными, но и за целым сюняем пастухов, надсмотрщиков, лекарей, торговцев и прочего работного люда.

Игидэй всегда завидовал Сархаю, продающему оружие, или Махмуду, торгующему китайским шёлком. Им был не страшен мор животных или падёж. Они могли остановиться, отложить дела в распутицу или иное межвременье, переждать, отдохнуть. А скот и на день не оставишь без присмотра, не запрёшь на замок. Ему нужен корм с утра до вечера, а для этого требуются всё новые и новые пастбища, вечные сборы, короткие стоянки и нескончаемый путь.

Слава Всевышнему Тэнгри: как только найманы примкнули к монголам, можно было не бояться воров или вождей мелких племён, так любивших прежде промышлять разбоем на дороге. Уводили целые стада! Так что в качестве охраны купцу приходилось содержать вооружённых и обученных воинов.

Раньше у найманов воровство было делом обычным: отобьется от стада животное – не стоит даже искать! Кто первым увидел, тот себе и присваивал, будь это овца или верблюд. И каждый военачальник или вождь в пути обкладывал купца данью, какой ему вздумается. А если кто-то осмеливался им противоречить, противостоять, такого смельчака могли пустить по миру, отобрав всё. Или просто убить вместе со всеми сопровождающими людьми.

Теперь же всё изменилось. Купцы старались вести караваны по тем путям, где располагались части монгольского войска. Здесь, во всех округах, царил железный порядок. Еще бы: по законам Великого Джасака воровство и разбой карались нещадно – так что человек с отрубленной по локоть рукой или переломанным хребтом не вызывал в Степи никакого сочувствия. Все знали цену его увечья.

Торговля стала процветать. Купцы платили разумную дань и водили караваны в полной уверенности, что не потеряют и малой толики своего имущества, если, конечно, не прогневят Господа, и тот не нашлет на них силы небесные.

Монгольские тойоны-юрджи были не только заложниками порядка. В пору, когда добыча от охоты становилась скудной, они покупали немало скота, причём расплачивались сразу же: так у них было заведено.

Прослышав, что постаревший, подуставший от бесконечных разъездов и начавший прибаливать Игидэй надумал отойти от дел, хан пригласил его к себе.

Игидэю доводилось бывать в ставках великих ханов и во дворцах императоров. И везде его поражали благолепие и роскошь царских покоев, среди которых мал казался он себе и ничтожен со всем его накопленным за жизнь добром. Песчинка в пустыне. И также всякий раз Игидэя изумлял непритязательностью сурт владыки Степи, повелителя народов Чингисхана. И, как ни странно, скромность утвари и строгость убранств Далай хана заставляла трепетать больше, нежели любое богатство.

На этот раз хан пригласил друга к себе в небольшой походный полотняный сурт.

Поинтересовавшись по обычаю житьем-бытьем, хан изучающе оглядел круглое одутловатое лицо друга детства, его расплывшееся, дряблое тело. Как человек, осведомленный о его намерении отойти от дел по причине болезни, спросил прямо:

– Что, Игидэй, решил осесть? Не рановато ли опускать руки?

– А что делать? Мочи нет! Дальние дороги уже не по силам стали, ослаб, одряхлел, понял, что пришла пора…

– А чем займешься?

– Если выделите землицы, вернулся бы на родину, на берега родимой Селенги, где прошло детство, держал бы кое-какой скот по силам, не замахиваясь на большое дело. Пожил бы свободно, сколько еще отпустит Бог…

– Как хорошо! – вырвалось у хана.

Игидэю показалось, что в облике этого великого человека на какое-то мгновение проглянул образ того впечатлительного мальчика, которого когда-то знал он: далекие, тоскующие огоньки пастушьих костров вспыхнули в его глазах.

– Бывает, что и мне кажется, будто и я рано или поздно вернусь к такой вольной жизни… Видимо, это зов крови.

– Странно из ваших уст слышать о вольной жизни. Вы Далай хан, и нет в мире человека, который был бы более волен, нежели вы.

– Властелин никогда не принадлежит себе, иначе он перестаёт быть властелином.

– Так, может, вместе всё бросим: я свой караван и торговлю, а вы – всю созданную великую империю, и отправимся в пастухи?! – со смехом воскликнул Игидэй.

– Как было бы хорошо! – неожиданно по-молодецки потянулся, раскинув руки, Великий хан. – Выйти ранним утром в степь, наполненную гомоном ранних птиц и тварей всяких, напоенную прозрачным свежайшим воздухом… Хотя бы несколько дней пожить так, никуда не спеша, ни о чем не задумываясь… свободно…

– И это говорит повелитель вселенной, единственного движения руки которого достаточно, чтобы одни народы были стерты с лица земли, а другие возвели новый Ил! Никогда бы не поверил, если бы не слышал своими ушами!.

– А ты сможешь подыскать того, кто займет мое место? – то ли в шутку, то ли всерьез спросил хан.

Игидэй почувствовал, как захолодало в коленках.

– Что вы?! Это совсем другое дело… От того, что один купец решил отойти от дел, сойти с дороги, поступь жизни нисколько не замедлит ход, ни на миг не остановится. Его нишу тут же освоят и займут другие. А если Далай хан сойдет с большого, проторенного им пути, Степь вновь захлебнётся в крови.

– Да будет тебе прибедняться, – улыбнулся хан. – Может, купец на твое место и найдется, но таких осведомителей, как ты, умеющих не только выявить слабые или сильные стороны противника, но и вовлечь его в путаницу по нашему плану, надо поискать! Тут я многое теряю.