Николай Лугинов - По велению Чингисхана

– И как?

– Подходит, – кратко ответил тот.

Дабан от смущения не знал, куда девать себя, стоял ни жив ни мертв, опустив глаза, но стараясь не выдать своего состояния. И каким-то верхним чутьем угадал, что, кажется, плохого впечатления не произвел.

– Что ж, нравится тебе твоя служба?

– Очень. Всегда мечтал о ней.

– И как долго был тэнгсиком у Джамухи?

– Полгода…

– Сколько же лет тебе тогда было?

– Четырнадцать.

– А каким, по-твоему, человеком был гур хан Джамуха? – неожиданно спросил хан.

– Каким? Джамуха… Гур хан Джамуха был великим человеком, – глухо, с некоторым сопротивлением самому себе ответил Дабан и первый раз за все время со странным внутренним упрямством посмотрел прямо в глаза хану.

– Хорошо!.. Я тоже так считаю, – сказал хан и, словно спохватившись, обернулся в сторону Джэлмэ, озорно глянул. – Ах да, я и совсем забыл, что некоторые терпеть его не могли…

– Для этого есть целый ряд причин, – тут же ответил Джэлмэ, поднявшись. – Но это дело прошлое и к сегодняшнему не имеет никакого отношения. Да и значение свое потеряло уже.

– Ты так думаешь? – ехидно прищурился хан, он явно был в хорошем настроении.

– Конечно. В прошлом было и много плохого, и много хорошего, но все прошло, как проходят снег или дождь. Нельзя все это нести на своей спине, в своей голове. Прошлое должно пройти, а вчерашние потери не должны мешать дню сегодняшнему.

– Как знать… С прошлым не так легко расстаться, как бы мы этого ни хотели… – Хан задумался, опустив глаза, и повторил: – Как знать… Ну, хорошо, Дабан. Назначаю тебя главой илчи к султану. Ты пока ознакомься с основными требованиями своей новой должности, а не пытайся сразу вникать во все эти хитросплетения и сложности. Для этого у нас есть много знатоков, они вовремя все подскажут, посоветуют. Твоя же задача – держаться основных наших требований и желаний, наших условий во время переговоров. Это тебе подробно объяснят Джэлмэ и твои заместители. Я сказал.

– Ты сказал! Мы услышали! – и оба опустились перед ханом на колени.

Хан кивнул, прошелся по сурту и, задержавшись у стоящего навытяжку Дабана, спросил у Джэлмэ:

– Готовы ли указы?

– Готовы.

– Тогда слушай, Дабан… Я присваиваю тебе чин тойона-мэгэнэя!..

Как ни ждал Дабан подобного момента, как ни мечтал о нем в долгие годы тяжелого ученичества, все равно это оказалось для него неожиданностью. Он опять смиренно опустился перед ханом на колено. Снял сперва шапку, потом пояс с ножом, мечом и огнивом, положил на белую ткань. Хану поднесли снаряжения-символы тойона, и тот надел ему на голову тяжелый шлем с золотым ярлыком на лбу, с пером на верхушке, и опоясал новым поясом с воинским набором – саблей, ножом и огнивом.

– Великий мой Тойон-Хан! – дрогнувшим голосом сказал Дабан, склоняя голову. – Я ни пота черного, ни крови алой, ни жизни своей не пожалею, если потребуется, ради процветания монголов, нашего Ила. Я сказал!

– Пусть будет так!

– Вот и славно! – восклицали друг за другом старики. – Служи хану и нашему Илу! Благословляем тебя!

Хан поднял свою ладонь и, когда все тут же замолкли, сказал:

– Мы дали тебе возможность, как немногим, сражаться и оружием, и словом. И никто до сих пор не знает, что из них сильнее. Береги второе оружие не меньше первого. И помни там, что если мы и хотим мира, то вовсе не любой ценой. Войны должны бояться они, и надо донести до них, втолковать им это. Твой конвой будет одет в железо; пусть наше посольство будет военным, а речи мирными. – Хан усмехнулся, оглядел всех. – Мирные, но под звяк боевого железа. На этой противоположности и будем основывать наши переговоры. И пуще глаза берегите нашу честь, это – главное. Я сказал!

– Ты сказал! Я услышал! Буду стараться работать, насколько хватает ума моего, умения и сил…

– Что ж, хорошо!

– Добрые слова! – подтвердили все.

Только диву давался Дабан, как быстро может измениться привычный мир вокруг человека. Нет, сам-то он не мог измениться так скоро, он еще оставался прежним, только вышел из сурта Сугулана в другом шлеме и с другим поясом. Но сразу же и круто переменилась вся бытовая жизнь его, на ней тотчас отпечатался тоже ярлык тысячника, и уж совсем иными стали обстановка вокруг него и отношение людей к нему. Время от времени уже подбегают к нему вспотевшие, запыхавшиеся от спешки посыльные, почтительно просят у него разрешения на дело, о котором он еще не слышал даже, спрашивают то, чего не знает, не может пока объяснить. Хорошо еще, что приставленные к нему опытные заместители тут же опережают его, предупредительно перехватывают вопросы, дают на них ответы, куда-то отсылают, направляют порученцев…

Конечно же, здесь, в Ставке, много людей с таким же чином или даже повыше. Но он сразу почувствовал, насколько высокая у него должность даже среди этих людей, и как она создает особое отношение к нему.

Как только он собирается выйти из сурта или зайти в него, все останавливаются, пропускают вперед и открывают перед ним дверь. Его постоянно сопровождают два человека, один идет впереди, а другой сзади. Его почтительно приветствуют совершенно незнакомые ему люди, и надо знать, кому и как отвечать. Множество всяких условностей его нового положения окружает его, а он их плохо знает, разве что видел во время прежней службы со стороны, у других тойонов…

Он даже начал впадать в какое-то странное состояние безысходности, потому что с каждым шагом все больше чувствовал свою несостоятельность, свое незнание; но прибыл, к счастью, назначенный первым его заместителем старик Соргон-Сура, дед его жены, и все объяснил, расставил по своим местам:

– Сынок, не смущайся своего незнания, ибо все мы до поры до времени чего-то не знаем, всему надо учиться. А знание всего этого придет скорее, чем ты думаешь. Будь невозмутим, думай о главном и не пытайся сейчас вникать во все эти мелкие подробности… Так ведь, по твоим словам, сказал тебе хан? Пусть те, кому положено, сами этим занимаются. Оставь это нам, твоим помощникам и советникам. И спрашивай без излишнего стеснения у меня. Твоя главная задача – это провести успешно от имени хана переговоры с султаном Мухамметом.