Николай Лугинов - По велению Чингисхана

– Вот и хочу спросить: что значит – «успешно», это как? Успех – он разный бывает…

– Это когда результаты переговоров по основным вопросам будут соответствовать нашим целям, желаниям. Добиться этого вообще очень сложно, противная сторона у нас будет очень опытная в этих делах, изощренная, самоуверенная. Во время переговоров могут возникнуть совершенно неожиданные моменты. Например, взаимные счеты какие-то, притязания насчет людских или денежных потерь, намеренная наглость… Да мало ль чего. Из-за этих мелких, на первый взгляд, помех может застопориться весь ход переговоров или измениться в невыгодную для нас сторону их направление. И как раз в такие моменты ты, как глава посольства, должен вовремя найти верный ответ, лично решить все возникающие затруднения. Может быть, уступая в малом, договориться все-таки о главном. А для того нам, кстати, надо заранее заготовить и предъявить им такие требования, от которых мы можем без урона для себя отказаться, когда станет нужно, пойти якобы на уступки… Главная же твоя трудность будет в том, что там не у кого спросить, не с кем посоветоваться, кроме нас. Хан и великие тойоны будут далеко. Ответственность за важнейшие решения тебе придется брать на себя.

– Но смогу ли найти верные решения?.. – Дабан в великом сомнении почесал затылок, как какой-нибудь отрок в учебном сюне. – У меня лишь опыт тысячника, а там речь пойдет о многих миллионах, о судьбах государств…

– И хорошо, что ты понимаешь это. Тебя назначил сам хан, с подачи Джэлмэ, а уж они-то безошибочно определяют возможности и силы человека, я в этом убеждался не раз. Ты, главное, верь в себя, чувствуй за собой всю силу нашего огромного Ила и не пасуй перед их притязаниями и хитростями, а уж мы всегда будем рядом, ты всегда сможешь с нами посоветоваться. И не торопись, совсем скоро ты вникнешь во все эти дела, которые сейчас кажутся такими страшными и непонятными. Скажу тебе даже больше, чем хотел поначалу: я согласен с выбором Джэлмэ и хана, зная тебя лучше них. У тебя есть нужные для этого способности, и твое здоровое сомнение в себе лишь подтверждает это…

Так совершенно неожиданно для себя Дабан оказался на пути, о котором еще вчера не мог даже и мечтать, от которого отказался бы даже и в мечтах, предпочтя ему прямую дорогу воина. Слова Соргон-Суры немного успокоили его, отвели первый страх перед доверенным ему огромным делом: в конце концов, его риск разделяли с ним и великий тойон, и сам хан – знают, на что идут… Самое же загадочное было в другом: почему именно ему доверили столь важное посольство, от которого зависело, быть ли, наконец, мирному времени в Иле, уставшем от постоянного военного напряжения, или нет? Почему достался такой высокий чин ему, а не какому-либо отпрыску знатного рода, древних корней? Желающих нашлось бы многое множество, и уже наверняка ползут сейчас средь людей всякие слухи и суды-пересуды о нем, сплетни, а с ними и попутчица их неизменная – зависть… Да, тут было о чем подумать и людям, и ему самому.

У всех, пожалуй, народов человек со стороны – а особенно тот, кто родом из племени, ранее враждовавшего с ними, – всегда будет удерживаться на неком расстоянии от важных дел, всегда будет вызывать некоторое недоверие, даже подозрительность у коренных жителей, что вполне понятно. Дабан знал об этом, потому и не смел мечтать попусту о высоком чине и должности, даже имея на то веские основания. Три года назад, когда сразу после войны в Китае ему присвоили чин тойона-сюняя, он очень обрадовался этому и, наконец, почувствовал себя более или менее уверенно, посчитав, что снискал настоящее доверие. Но и тогда не помышлял даже, что всего через полгода его назначат заместителем тойона-мэгэнэя, и уж совсем не надеялся, что в ближайшие лет пять-семь ему присвоят чин мэгэнэя, хотя на самом деле в большинстве случаев командовал как мэгэнэй.

И вдруг – такое назначение… И если вспомнить о вопросах хана, то, видимо, во всем этом решающую роль сыграла слава гур хана Джамухи, его великое имя.

Ведь среди молодых тойонов многочисленного монгольского войска есть, конечно же, много равных ему. И в том, что выбрали именно его, несомненна заслуга того самого прозвища «тэнгсик Джамухи», так надоевшего ему, ставшего неотъемлемой приставкой к его имени. Но сложно сразу сказать, почему они поступили так. Можно только строить разные догадки, предполагать.

Память у простых людей коротка, они за своими заботами почти забыли имя Джамухи. Зато для молодых воинов оно уже стало легендой. Особенно любят они его протяжные песни с их проникновенными, хватающими за душу словами, и поют их тайком от тойонов. Потому что большим тойонам не нравятся такие грустные песни о горе и страданиях, которые неизбежны в жизни любого человека, в их жизнях тоже: они считают, очевидно, что эти песенные жалобы и упреки судьбе посеют среди молодежи уныние, навеют тоску, что несовместимо с воинским делом, с уставом победоносного войска.

Но главное здесь то, конечно, что большинство тойонов всех уровней, включая и великих, не любят все, что имеет отношение к имени Джамухи, своего, пусть и мертвого, противника, и в этом Дабан много раз убеждался. И потому еще более удивительно, что их вождь в этом с ними явно не согласен. Нет, поразительный все-таки это человек – хан!..

Через несколько дней Соргон-Сура, получив на то разрешение у своего зятя Дабана, теперь уже ставшего для него непосредственным начальником, привез свою внучку с ребенком и поселил их в сурте, установленном для них в центральной черте Ставки.

Дабан прибежал в перерыве между многочисленными совещаниями, схватил в охапку жену с ребенком вместе, закружил по сурту:

– Ну что, рада?!.

– Еще бы не рада! Мы услышали об этом в тот же вечер… Мы праздновали, как могли!..

– А как могла новость дойти до вас так быстро? – удивился Дабан.

– А это дедушка отправил на лучшем коне своего вестника… – И Чюйэ рассмеялась, увидев, как жадно разглядывает сын золотой ярлык мэгэнэя, сверкающий на груди отца. – Не надо, Чимбай, зариться на эту штуку, это пока не твоя игрушка… – И не удержалась, похвасталась: – В нашем роду после дедушки и отца ты уже третий, кто удостаивается такого ярлыка!

– Значит, наш сын будет четвертым! – И он обнял Чимбая, понюхал его волосы. – Верю, что не подведет.

– И когда же вы отправляетесь?

– Примерно через месяц.

– А вернетесь?

– Ну, точно тут не скажешь… Месяца через два-три.

– Ох, как же это долго!.. – всплеснула руками Чюйэ, опечаленно поджала тонкие губы. – А я и без того соскучилась…

– Ну, не надо так огорчаться, дружочек. Даже на войну ходим, где всякое случается. А сейчас ведь едем на мирные переговоры, можно сказать – в гости… Проведем их и вернемся.