Николай Лугинов - По велению Чингисхана

Проще было с родственными народами и племенами степей и тайги, надо было только наладить мост к ним с помощью их лучших людей, заслужив их доверие, привлекая к себе. С арабами же это не удастся уже потому, что они сплочены не столько правителями, сколько их пророком Мухамметом, его религией единобожия, непримиримой к какой-либо другой. Их сердца уже заняты, а сердце, как известно, это главная и самая неприступная крепость любого народа…

Вообще же, каждое решенное вроде бы дело таит в себе наказание для сделавшего его. Мало того, что на пути его решения тебя ожидают за каждым поворотом всякие каверзы и опасности, даже беды, стоит только допустить даже малейшую ошибку. Тут важно в отношениях с другой, чужой стороной не принять ее заведомо подготовленную хитрость за реальное, якобы, обстоятельство, тем самым не упростить до глупости свое видение сложившейся обстановки и способы разрешения возникающих вопросов. Или же, наоборот, излишне не усложнить из-за своей чрезмерной осторожности и подозрительности дело простое, самоочевидное.

Опасность в том, что когда трудный вопрос решается тобой правильно и удачно, то тут же всё начинает казаться тебе несложным, простым. И хотя наказание за эту самоуверенность последует не сразу – но, отсроченное, оно ждет тебя впереди… Вдобавок, как всегда, тотчас появляется целый ряд тех, кто считает это своей заслугой, вызывая в тебе ревность и еще большую самоуверенность. А вот если допущена ошибка, то личную ответственность несет один только Джэлмэ…

За эти долгие годы, когда одна война сменялась другой, допускались им и крупные ошибки, и всякие недочеты, упущения. Но раньше как-то успевал их более или менее вовремя исправлять, наверстывать упущенное. Теперь же недостатки своей деятельности воспринимаются всё тяжелей и больней, как бы в укор собственному имени и высокому положению, и это, конечно, признак подступающей старости.

Чем больше становится земель и народов в пределах разрастающегося Ила, тем больше наваливается на твою арбу самых неотложных забот, неразрешенных разногласий, невыплаченных долгов… Чем дальше продляются дни твои, тем множественней и неотвязней твои раздумья, и теперь уже не удается сбрасывать с себя усталость, как раньше, развеяться удовольствиями жизни, да их, считай, и не осталось. Наверное, слишком большие знания о жизни связывают ум, стреноживают мысли. К тому же нет уже той мыслительной расторопности, азарта и упорства, что с избытком давала молодость… Заместителей теперь хватает, но, кажется, нет пока среди них такого, который бы полностью взвалил на свои плечи его груз. Хотя, если настанет нужда, любой из них худо-бедно, а дело потянет. Особенно если подстегнет его камча хана.

Дабан собрал тойонов-сюняев, чтобы обсудить состояние коней и необходимость замены больных и отслуживших свой срок, когда его вызвали к тойону Хорчу.

– Ну, сы-сынок, – сказал, заикаясь, но с довольным и несколько загадочным видом Хорчу, – не могу сказать определенно, но чую старой своей спиной, что д-дело хорошее для нас и для тебя затевается. Аргас мне сказал, что у него побывал с утра и уже убыл в Ставку тойон Джэлмэ. Со-собирайся быстренько и отправляйся вслед за ним, он тебя вызывает.

– Прямо сейчас отправляться?

– К-конечно, сейчас же. Нельзя заставлять ждать бо-больших людей. И не бойся, в Ставку никогда не приглашают, чтобы отругать… Ру-ругать мы и здесь умеем. Значит, хотят куда-то на задание отправить. А получить задание от великого тойона – счастье для каждого воина, сам понимаешь.

Погоняя, подбадривая всю дорогу коня, взволнованный Дабан не знал, что и думать.

– Что, уже прибыл? – увидев его, сказал спокойно и обыденно Джэлмэ, будто давно был знаком и каждый день встречал его. – Вот и хорошо. Сейчас мы с тобой поговорим немного, а потом, возможно, отправимся к хану.

– К хану?! – от неожиданности он оторопел даже, хотя был готов ко всему.

– Тебе сказали, для чего я вызвал тебя?

– Н-нет…

– Ну, тогда скажу я… Ты один из немногих, выбранных нами, чтобы отправиться в составе посольства на переговоры к султану Мухаммету. И даже, возможно, главою илчи.

– Но как же так… разве я сумею справиться с этим, ведь никогда подобным не занимался?

– Умение придет со временем. Никто не рождается готовым илчи или великим тойоном. Не бойся, у вас будут старые, опытные советники, все понимающие, знающие, которые подскажут, как вести переговоры. Пока доедете, они разъяснят вам все тонкости этого дела, все возможные повороты его. Пойми, случайных людей илчи не назначают. Если тебя выбрали, значит, ты подходишь и по возрасту, и по чину, и по заслугам. И я очень надеюсь, что и по уму. А теперь поговорим подробней…

Из всего этого Дабан понял лишь, что на столь высокую должность, о которой он не посмел бы даже мечтать, его выбрали не столько из-за личных заслуг и способностей, сколько по другим каким-то причинам и надобностям. Потому что он трезво отдавал себе отчет в том, что мало чем выделяется среди сотен таких же молодых военачальников. Но что выделяется все-таки – это он тоже видел, знал.

Разговор показался Дабану очень долгим, настолько дотошно выспрашивал великий тойон о подробностях жизни его и службы, особенно в Китае, задавая совсем неожиданные порой вопросы, интересуясь мелочами, которые не имели, казалось бы, никакого отношения к делу. Приходилось все время быть начеку, отвечая по возможности кратко и емко, не задерживаясь с ответами, мгновенно обдумывая их со всех сторон: сказать так – или, может, несколько иначе? Достаточно ли для передачи смысла или добавить, другими словами это выразить? Он понимал, что перед ним один из умнейших вождей Ила, видящий людей насквозь, что отвечать ему надо честно, без утайки, и под конец разговора у него даже спина взмокла.

Наконец, великий тойон хлопнул ладонью по колену: «Ладно, идем…» – и стал с кряхтеньем подыматься с ковра. Дабан вскочил, пресекая в себе желание подать руку, помочь старому воину.

Он прошел вслед за перебирающим своими короткими ногами, вперевалку неспешно идущим Джэлмэ к сурту Сугулана. И там среди людей, что-то внимательно разглядывающих на низком столе, он сразу узнал хана.

– Прибыл тот самый парень, вот он. Посмотрите, оцените… – сказал Джэлмэ и уселся в сторонке, сгорбившись, всем своим видом напоминая старую хищную птицу.

Тут же встали три старика и с ними один совсем еще молодой человек, и на самом деле начали осматривать его со всех сторон, переглядываясь, словно выбирали лошадь. А когда поднялся хан, Дабан увидел, что тот намного выше всех ростом, глаза у него светлые, а волосы рыжеватые, телом же крепок, даже могуч. Хан отошел в сторону, скрестил руки и, показалось, целую вечность молча и пристально смотрел на него. Затем повернулся к Джэлмэ: